Выгул собак запрещен
Был тот на редкость погожий сентябрьский день, когда даже мысль о пыльной аудитории и профессоре Польских, страдающем радикулитом, словоблудием и неразделенной страстью к сопромату, казалась абсолютно невыносимой…
Волк еще с утра почувствовал мое настроение… беспокойные карие глаза внимательно следили за мной, а его хвост является наглядным воплощением хаотичности броуновского движения.
— Волчара, — вопрошаю я. — А кто за меня будет сессию сдавать? Ты?
Верхняя губа Волка искривилась в заискивающей улыбке и, секундой позже, оконные стекла жалобно звякнули от его положительного ответа.
Я сделал вид, что поверил.
А еще через полчаса мы уже двигались в сторону реки. Профессор
Польских и расчет знакопеременной нагрузки балок с защемленным концом остались где-то далеко в другой жизни. Левый карман мне приятно оттягивала бутылка Мерло, а в правом шелестел пакетик фисташек, которые выклянчил для себя Волк.
Не зря говорят… "Утром выпил — день свободен"! Удобно расположившись на высоком берегу, я протолкнул пробку в бутылку и сделал глоток вина, наблюдая за Волком, который в туче брызг носился по мелководью. Вдруг он остановился, навострил уши и уставился на что-то за моей спиной. Проследив его взгляд, я увидел собаку — тоже "немца". Его хозяйка стояла чуть поодаль и, прикрывая рукой глаза от солнца, смотрела на нас с Волком.
— Кобель? — деловито осведомилась она.
— Ага, — буркнул я. — Оба мы.
— А у меня девочка, — радостно сообщила она, проигнорировав или не расслышав моей реплики. — Это ведь хорошо — драться не будут.
Я согласился, что, мол, да, неплохо… Потому, что разнимать двух злющих, мокрых псов совершенно не интересно е занятие.
— А у вас, я смотрю, есть занятие поинтереснее. — улыбнулась она, показывая на зажатую у меня между колен бутылку.
— Присоединитесь? — я протянул ей вин. — Стаканов нет — извиняйте.
— Не страшно — я могу из горлышка. Только помаду сотру…
Я поспешил уверить ее, что весьма сомнительный букет этого вина только выиграет, если туда добавить немного хорошей помады.
Рассмеявшись, она села рядом, сделала глоток и, неожиданно, по-мужски, протянула мне ладонь. — Катя. А эту непослушную скотину, — она мотнула головой в сторону своей собаки, — зовут Норма.
— Александр. — я удивленно пожал протянутую руку.
Мы сидели, разговаривали о пустяках и смотрели на резвящихся в воде собак, по очереди прикладываясь к бутылке. Вела себя Катя естественно и непринужденно, как будто мы были случайно встретившимися старыми знакомыми. И я с удивлением заметил, что и мне не составляет никакого труда поддерживать этот легкий, с налетом флирта, разговор, тот настоящий разговор, который, обычно, приходил мне на ум с опозданием, и лишь после того, как остаешься один.
На вид ей было лет двадцать пять, но что-то в ее облике говорило мне, что ей больше — около тридцати… Красивой ее, пожалуй, можно было назвать с натяжкой, а вот эпитет "привлекательная" подошел бы в самый раз. Одета скромно, но чувствуется, что недешево и со вкусом…
"Короче, весьма странная мадам" — Подумал про себя я.
Вдруг Катя повернулась ко мне и, смотря прямо в глаза, спросила…
— Ну и что ты думаешь обо м
Мы лежали полураздетые, мокрые и облепленные травой, дыша как две загнанные лошади. В ушах у меня звенело. Понемногу чувство реальности происходящего стало возвращаться ко мне. Я приподнял голову и с нарастающим ужасом огляделся. Слева от нас, метрах в ста я увидел какую-то мамашу, которая почти бегом удалялась от нас, волоча за собой неуспевающего перебирать ножками, ребенка. Двое мальчишек, побросав свои велосипеды и открыв рты, смотрели на нас с другой стороны. А метрах в тридцати, на противоположном берегу речки, собралась целая группа граждан, настроенная, судя по доносившимся до нас словам "срамота", "стыд потеряли" и "милиция", не слишком-то доброжелательно.
И только присутствие двух немецких овчарок удерживало их от более решительных действий.
— Секс в городской зоне отдыха у нас, видимо, не приветствуется. — попытался пошутить я.
— Плевать! — Катя, чуть заметно улыбаясь, посмотрела на меня. В ее глазах больше не было того сумасшедшего изумрудного блеска, они казались теперь скорее серыми, чем зелеными. Но взгляд остался таким же распутным и порочным.
Она спокойно, скорее даже, демонстративно медленно, собрала мокрую одежду и стала одеваться. Я последовал ее примеру, обнаружив, что молния на джинсах сломана, а на рубашке у меня осталось только одна пуговица. Не без злорадства я заметил, что и Катя имеет определенные сложности с некоторыми предметами своего туалета.
— Кать… — начал я.
— Тсс! — она приложила палец к моим губам, как будто заранее зная, что я хочу сказать. — Ты не видел случайно моих трусов?
— Вот. Только, кажется, они немного того…
— Да? Ну и черт с ними, — Катин взгляд остановился на моей рубашке, и она улыбнулась. — У тебя тоже не без потерь.
Она закончила одеваться и крикнула, подзывая собаку…
— Норма! Иди сюда, скотина рыжая!
Затем нагнулась ко мне так, что ее губы коснулись моего уха, и тихо сказала…
— Это секс, Александр.
Я сидел и, придерживая за ошейник Волка, смотрел Кате вслед до тех пор, пока она и ее собака не скрылись за деревьями…
…а на следующий день в этом месте появился плакат, на котором большими корявыми буквами было написано… "Выгул собак запрещен. За нарушение — штраф".
(c) 2004 Эвил