Это было в 1987 году, когда перестройка уже вовсю "шагала по стране". А я, 18-летний рядовой Лосев также "вовсю" вышагивал по плацу в/ч ***** в качестве рядового. Родной Х-ск я покинул чуть больше двух месяцев назад, предварительно, наконец-то лишившись осточертевшей девственности на пару с Иркой Панкратовой, бывшей одноклассницей и соседкой по подъезду. Лёжа на клетчатом покрывале в своей так называемой "детской", Панкратова поклялась ждать и "писать каждый день".
Наслушавшись появлявшихся тогда на каждом шагу страшных историй о дедовщине, я, прибыв в часть, со страхом узнал о том, что в третьей роте в/ч ***** из своего призыва я буду совершенно один. Однако командир роты майор Худяков, судя по надписи на входе в казарму "в/ч *****-В, подразделение к-на Худякова", получивший майора недавно, заверил меня, что будет держать ситуацию в отношении меня "на личном контроле". И в самом деле, за первые два месяца службы особых посягательств в адрес своей личности я не заметил. Высокий спортивный блондин, майор проникся ко мне неожиданным расположением и всячески опекал. "Деды", чувствуя это, особо меня не трогали. Разве что пару-тройку "отеческих" подзатыльников да "нежных" пинков под пятую точку. И то в основном от лиц "кавказской национальности" и прочих жителей Средней Азии. Особенным "вниманием" я пользовался в этом смысле от рядового Мирзарахимова, уроженца города Самарканд. С этим высоким, широкоплечим, черноглазым красавцем мне выпало трудиться на территории автопарка. Вернее, трудился скорее я, а Рустам ходил по парку, засунув руки в карманы "дедовского" хб, выбеленного перекисью до светло-салатного цвета.
И вот, в один прекрасный день, за полчаса до построения на ужин он окликнул меня, подметавшего небольшую площадку у сарая с запчастями…
— Эй Лосив! Сюда ходи!
Я медленно побрел в сторону небольшой будки, на крылечке которой лениво восседал Мирзарахимов.
— Худой (так за глаза звали нашего командира) видель? А? Ответ не слишю. Майор Худяков куда пошель?
— Не знаю, — отвечал я, приготовившись к тому, что в отсутствие майора могу немедленно отгрестись.
— А, хуй с ним, будка пол мой, бросай метелька на хуй! — стало понятно — некому помыть пол в будке Мирзарахимова, где он хранил различный инструмент, и, поговаривали, прятал траву.
Я молча взял половое ведро и пошел набирать воду. Когда я вернулся, Мирзарахимов уже сидел на табурете внутри своих "апартаментов" и мечтательно изучал "Боевой Листок". Я достал тряпку, выжал ее и накинул на стоявшую в углу швабру.
— Стой, Лосив! Оставить! — одернул меня вдруг злобный "дедушка". — Скажи, Лосив, тибя гражданк баба есть?
— Есть.
— А как завут?
— Ира, — отвечал я и тут же вспомнил нежные груди Панкратовой. В штанах впервые за последние несколько недель зашевелилось. Неужели они и вправду добавляют что-то в компот?
— Ира…- вздохнул "дед"… — Ебаль ее?
— Ебал.
— Скольку рас?
— Десять, — соврал я.
— А, десять! Пизьдишь, наёбиваш лишьний состаф! Нираз ни йибаль только рукой так делаль! — он продемонстрировал знакомый каждому мужчине жест, означающий дрочку. — У тибя хуй нет йибать, пониль?
Я молчал.
— Столовая кампот пиль? — спросил узбек и сам себе ответил… — Пиль. Вот теперь хуй ни стоит. Я столовая кампот ни пиль. Я только гражданскй молоко пиль. У миня есть хуй. Хочишь смотреть как стаит?
Я продолжал молчать. "Чего тебе надо, отъебись" — думал я про себя.
— Хооочишь, занаю, хочишь, — промурлыкал Мирзарахимов и начал расстегивать ширинку. — Ты не видель такой, да?
Под хэбэшными штанами его не было обычных армейских трусов. Там был лишь его довольно-таки длинный, сантиметров на пять больше моего член. Мирзарахимов достал его и начал поглаживать. Когда он оголил головку, основание его органа начало медленно пульсируя увеличиваться в толщину. Затем, постепенно наливаясь, толще стал и весь его ствол, и лишь головка некоторое время смотрела чуть вниз, как будто нос самолета Ту-144. Но через мгновенье и она налилась кровью, и тогда гордость рядового Мирзарахимова предстала предо мной во всей красе.
— Хочишь рука трогать? — спросил он.
— Нет, — боязливо ответил я, продолжая смотреть на чудо природы, ставшее не меньше 22 см длиной.
— Хочишь, занаю, хочишь, — вновь пропел Рустам и пронзительно посмотрел на меня своими черными глазищами.
— Третья рота, выходи строиться! — услышал я сквозь форточку спасительный голос прапорщика Орехова, руководившего автопарком.
— Ай, сук, я твой всё ебаль! — выругался Мирзарахимов и стал застегивать ширинку.
Через три минуты прапорщик, напоминавший мне молодого гусара из фильмов про 1812 год, вел третью роту в столовую. Компота в этот вечер я не пил. А ночью первый раз за весь период службы со мной приключился "мокрый" сон. И видел во сне я не Ирку Панкратову. Мне снился сияющий на солнце бордовый хуй рядового Мирзарахимова.

На утро меня вновь отправили в команду по уборке автопарка. Я уныло водил метлой по асфальту и искал глазами Рустама.
— Лосив! Пол будка помыть! Каманда бигом биля! — раздался голос прямо у меня над ухом. Я шел в будку Рустама, и сердце стучало у меня так, что толчки его отдавались по всему телу.
Он уже ждал меня там, сидя на табуретке. Я вошел и молча уставился на него. Ведро и тряпка оставались в углу со вчерашнего дня.
— Рука трогать один раз будишь? — угрожающе спросил он, расстегивая ширинку.
Я молча кивнул. Было такое ощущение, что во мне появился кто-то другой, новый, и он рвался наружу, стремился к этому с трудом говорящему по-русски чел

ирзарахимов, и я ввел его член к себе в рот до самого горла. Гладкая головка касалась моего нёба. Ощущая это касание я почувствовал, что мой собственный хуй сейчас порвет пуговицы на солдатском хб.
— Бистрей саси! — стонал Рустам, и я задвигался, как насосная станция.
— …Рустам! Рустам! — услышал я с улицы голос прапорщика Орехова, — Рустам, ты здесь, Худой на площадку уехал!
— Сюда захади! — к моему ужасу ответил Рустам. Чтобы я не отвлекался, он положил свою руку на мой стриженый затылок, — Видишь таарищ прапущк, молодой пополнений обучаю, как учт комнстичскй партия.
— Кто это, Лосев что ли? — спросил Орехов, — а ну-ка отпусти его, молодой еще пусть в сторонке постоит.
— А, таарищ прапурщк, сам мой хуй сасать хочишь? — засмеялся Мирзарахимов и оттуолкнул меня.
Подняв голову я увидел Орехова, стоявшего в будке в гимнастерке, фуражке и без штанов. Его достоинство, правду сказать, достаточно скромное, едва выглядывало из-под края рубашки.
— Встань, Рустам, — сказал Орехов, и наклонился, опершись локтями на освободившуюся табуретку.
— А, таарищ прапурщк, будет вам харош хуй радувой Мирзарахимув жоп йибат, — с этими словами узбек, уже снявший хэбэшные брюки, расстегнул пуговицы на своей гимнастерке и похлопал Орехова по выставленной напоказ голой заднице.
Мои глаза округлились. Я и представить не мог, что в роте, где мне предстоит служить еще почти два года, процветает такое! Я в свои 18 даже и не думал до этого дня, что смогу заняться этим с мужчиной, более того, считал гомосексуализм постыдным явлением, но сердце говорило мне в эти минуты совсем другое. Да и не только сердце. Мой член рвался из штанов, уже началась выделяться жидкость. Мирзарахимов, который к тому моменту уже начал вводить свою палку в зад Орехова, это заметил.
— Прапурщк, хочишь маладой хуй сасать? Эй Лосив, давай йиму в рот засунь свой кутак!
Я, как заторможенный, расстегнул пуговицы, спустил нестиранные брюки, затем — резким движением — синие армейские трусы и подошел склонившемуся на табуретке Орехову.
Фуражка его лежала на полу, черные волнистые волосы были растрепаны, по лбу стекала струйка пота.
— Иди, Лосев, не бойся, — простонал он и посмотрел на меня совершенно безумными глазами, — Рустам, Рустамчик, давай, еби меня!
Орехов приподнял голову и буквально схватил губами мой не знавший ранее минета член. Усы прапорщика приятно щекотали ствол, губы и язык делали свое дело, я бы сказал, талантливо. Через несколько минут я почувствовал, как миллионы микроскопических существ начали собираться в стаи и сбегаться к моему паху. Ноги напряглись и задрожали.
Я кончал в рот прапорщику Орехову, человеку, который ежедневно командовал ротой, следовавшей с объекта в столовую и обратно, человеку, которого как огня боялся во время сдачи наряда, человеку, чью жопу сейчас натягивал широкоплечий красивый рядовой Мирзарахимов.
Это длилось вечность. Орехов глотал мою сперму, которую до этого еще не глотал никто на белом свете, он стекала у него по подбородку, капли ее застревали в усах, падали на офицерский галстук, который он позабыл снять, на табуретку, наконец, он выпустил мой член изо рта и произнес…
— Сладкий, сладкий Лосев, как зовут то тебя?
— Андрей…
— Оставит разгувочки! — прикрикнул на него Рустам, — давай давай ебись мой красивий баба!
— Хорошо, Рустам, пусть только он мне подрочит….
— Давай дух драчи йиму, харашо драчить можишь занаю — приказал мне Рустам продолжая размеренно ебать прапорщика.
Я опустился на колени и взял в руки напрягшийся член Орехова. Он не был таки большим, как у Рустама, но в руку ложился не менее приятно.
Так продолжалось еще несколько минут, затем вдруг Рустам резко ускорился, я, следуя за ним, тоже начал двигать рукой быстрее. Через мгновенье прапорщик излился прямо на пол будки.
— А какой жопа мой баба Арехув а-а-а-а-а! — закричал Мирзарахимов и, изгонувшись пополам упал на спину прапорщика, обнимая его тело. У того подкосились ноги, и оба свалились на пол, тяжело дыша. Я сидел около них на корточках, моя правая рука была вся в сперме Орехова. Вытирать ее я не спешил.
— Скажите, рядовой Мирзарахимов, — хрипло произнес прапорщик, — а чья жопа лучше, моя, или майора?
— Твой дирка маленький, майор жопа тольстый, — Рустам продолжал лежать на прапорщике, нежно поглаживая его кудри. — Майор гаварит "Рустам-джан, дембиль не пущу, будишь сверхстрочный служить, миня каждый день будишь йибать", а я гаварю Лосив маладой дух тибя будит йибать. Лосив будишь?
— Что, — спросил я, не совсем разобрав, о чем он говорит.
— Будишь майор Худиков йибать? А? — я не верил своим ушам, — а прапорщк Арехув?
В этот момент дверь будки распахнулась. На пороге стоял майор Худяков.