У гинекологического кресла

Единственный путь к пизде Глен отыскал в медицине, а именно, в гинекологии. Он потерял веру в то, что какая-либо женщина когда-нибудь заинтересуется им. С детства лицо его было покрыто мерзостными пятнами экземы, и люди избегали смотреть ему в глаза, а смотрели в лоб — единственное место, которое оставалось почему-то чистым. Вот из-за чего до тридцати пяти лет он и остался девственником. Проституток он панически боялся, потому что они были воплощением доступности женщин, которой он вожделел, но и в такой же степени страшился. Свой страх по отношению к проституткам Глен объяснял себе опасностью заражения венерическими заболеваниями. Ему уже вполне хватало экземы, и всякая иная болезнь, даже обыкновенная простуда, вызывала в нем непомерный ужас. Последние несколько лет Глен в общественных местах всегда носил белую маску. Носил он ее и на приемах в поликлинике, объясняя это гигиеническими соображениями. Маска прятала его лицо, оставляя на виду только лоб. Таким способом он скрывал от пациенток свою болезнь. Из-за своей профессии и постоянного голода Глен воспринимал женщин прежде всего как гениталии. Женщина для него была символом пизды. Например, когда он видел идущих по улице женщин, он думал так: Выгуливают пизды. Гэйл, пациентка Глена, обожала ходить к гинекологам. Почувствовав такое влечение, она сначала убеждала себя, что причиной его является забота о собственном здоровье. Но постепенно ей пришлось признаться, что наслаждение, которое она получает при осмотре врачом ее нутра, является единственной, но вполне основательной причиной. Гэйл не шла на прием к женщине-гинекологу. Она не ходила подолгу к одному и тому же гинекологу-мужчине, а меняла одного на другого, разочаровываясь в них, как в обыкновенных мужчинах. Мужчина влек Гэйл, только если он был гинекологом. Ибо только гинеколог смело давал ей указание раздеться ниже пояса и лечь на гинекологическое кресло, а иными словами — раздвинуть ноги, и тем очаровывал ее своей мужской бесцеремонностью и самоуверенностью. Гэйл сразу становилась мокрой и поначалу стыдилась этого, но потом, наоборот, хотела, чтобы врач заметил ее влажность и по-мужски отреагировал на это. Ее влек профессиональный опыт обращения с женскими половыми органами, которым обладал всякий гинеколог. Она знала, что он не будет отводить глаза от ее разведенных ног, как это делали многие мужчины, перед которыми ей приходилось оказываться в подобной позиции. И, как следствие такого опыта и бесстыдства, ей предвосхищалось в гинекологе сексуальное мастерство: уж он-то знает, где находится клитор, и сколько наслаждения он приносит женщине. Каждый раз, когда она ложилась на гинекологическое кресло, она ждала, что врач, находящийся в такой удобной позе, прильнет к ее распахнутости ртом и точным попаданием языка доведет ее до оргазма. Однако этого не происходило, и Гэйл записывалась на прием к следующему гинекологу. Глен был вполне возможным воплощением ее мечты. Он обладал неоспоримой властью над женщинами, и перед ним любая женщина расщепляла ноги. Но на этом, увы, все и останавливалось. Изощреннее пытки было придумать невозможно. Для большинства мужчин главным препятствием при овладении женщиной являются одежда и ее сдвинутые ноги, но после того, как она раздета и ноги раздвинуты — совокупление гарантировано. Для Глена же все было наоборот: женщина раздевалась и раздвигала ноги без всякого сопротивления, но именно после этого совокупление для врача с пациенткой становилось преступлением. Глен воображал каждую пациентку своей любовницей.
Он возненавидел резиновые перчатки, которые он обязан был надевать при исследовании. Он избегал смотреть на лица женщин, поскольку не хотел, чтобы привлекательность или непривлекательность лица оказывала на него влияние и меняла отношение к половым органам женщины. Когда пациентка расслаблялась, развалясь в гинекологическом кресле, ее тело и лицо были не видны, и только пизда открывалась его глазам, носу, губам, языку. Каждая женщина была для него красива, благодаря своей пизде. И не только в красоте было дело, а в нежности, мягкости, то есть во всех тех атрибутах самки, которыми сама-то женщина, выше пояса, быть может, и не обладала. Он с наслаждением вводил два пальца во влагалище, проверяя его консистенцию, и нажимая другой рукой ей на живот, обласкивал ими матку. Его ноздри расширялись, стараясь уловить запах влагалища, который был, как правило, прибит тщательным подмыванием, которое женщины совершали, к его величайшему сожалению, перед визитом к нему. Он всегда исследовал матку через анальное отверстие, даже когда такой осмотр не требовался с медицинской точки зрения. Это оказывалось неожиданным для многих женщин, не опорожнивших желудок. И поэтому он часто упирался пальцем в фекалии, скопившиеся в прямой кишке. Тут он всегда быстро подносил к носу пал

фон, рассказала, что она никогда не видела его лица, потому что он постоянно был в маске. Гэйл приходила к гинекологам с одной и той же жалобой: боль в придатках из-за неспособности достичь оргазма. Она утверждала, что у нее слишком маленький клитор, и это является причиной ее страданий. Врач исследовал ее и утверждал, что клитор у нее вовсе не маленький, а даже изрядных размеров. Тогда она просила гинеколога помассажировать клитор и показать, как это надо делать, потому что она, мастурбируя, явно делает что-то не то. Тут гинеколог задавал вопросы, на которые у Гэйл были подготовлены ответы, дающие гинекологу моральное право провести эксперимент. Не все этим правом пользовались, но некоторые начинали массаж, с попыткой обучить Гэйл тому, что она прекрасно знала сама. Было несколько врачей, которые предлагали ей использовать вибратор, от чего она отказывалась. Стоило гинекологу начать массажировать клитор, как она сразу кончала, привычно подавляя рвущиеся из нее стоны, чтобы не услышала сестра или пациентки за дверью. Но ни один гинеколог не осмелился приникнуть к ней языком. Следует сказать, что Гэйл была красивой женщиной, и они утаивали свое восхищение, как она — свои стоны. Но для нее не проходило не замеченным их восхищение. Были случаи, когда гинекологи пытались назначить ей свидание после приема. Но она отказывалась, потому что вне гинекологического кабинета они становились для нее обыкновенными мужчинами и не могли возбудить ее. Когда она пришла к Глену, он, как и все, был впечатлен ее красотой. Однако маска скрыла кровь, бросившуюся к его щекам. Лоб же его был по-прежнему безмятежен и бледен. После снятия анамнеза, он дал привычные для себя и для Гэйл указания раздеться ниже пояса и лечь в гинекологическое кресло. Она возбужденно повиновалась. Эта была первая пациентка Глена с такими симптомами, и он затрепетал. Когда же Гэйл попросила его помассажировать клитор, у Глена закружилась голова от вида ее гениталий, которые просили у него наслаждения. — Вы хотите испытать оргазм от моего массажа? — спросил он как можно более холодным голосом. — Я была бы Вам очень благодарна, — как ни в чем не бывало произнесла …Гэйл. Перед глазами Глена было раскрыто чудо, на которое накладывалось увиденное им красивое лицо Гэйл. Он вдруг подумал, что если он будет массажировать клитор не пальцем, смазанным в лубриканте, а языком, то пациентка, быть может, и не заметит разницы, если не касаться ее губами и лицом. Решение было принято мгновенно — это была первая и, вполне вероятно, единственная такая возможность. Но для совершения задуманного ему надо было снять маску. И вот он приблизился к чуду на длину своего языка. Гэйл сразу узнала, что это не палец и восхитилась смелостью гинеколога и наслаждением, которое он ей давал. Она схватила его голову руками и прижала к себе так, что Глен не успел убрать язык в рот, и он у него прижался к верхней губе. Все его лицо покрытое пятнами экземы утонуло в вожделенном волшебстве, и Глен кончил одновременно с Гэйл. Он еще не пришел в себя, как услышал крик Гэйл — она села в кресле и увидела страшное лицо Глена. Он поспешно натянул маску. — Извините меня за уродство, — сказал он с горечью. В кабинет заглянула сестра и вопросительными взглянула на Глена, а потом на Гэйл. — Ничего страшного, — сказала Гэйл, — доктор просто нажал на болезненное место. — Все в порядке, — подтвердил Глен сестре, и та скрылась за дверью. Гэйл слезла с кресла истала одеваться. — Спасибо, и простите меня, — сказал Глен. — И вы простите, — тихо сказала она, не глядя на Глена. Гэйл оделась и, не говоря больше ни слова, ушла. Глен стал в ужасе думать: если она начнет жаловаться, то у него отнимут врачебную лицензию, а с ней и всю….