Тимофевна
Разговор двух женщин во дворе.
— Тимофевна! Чевой-то ты такая веселая сегодня?
— Нормальная я, как всегда.
— Нет, что-то ты сегодня сияешь, как пятак медный.
— Да не придумывай. Все как всегда.
— Не ври! Вижу, что тебя распирает.
— Ой, прямо не знаю как и сказать-то.
— Да говори, не стесняйся.
— Кому скажи, не поверят.
— Да говори, не томи.
— Да зятек мой отмочил сегодня номер. Отмутузил меня по полной.
— Чегой- то он так?
— А кто его знает. Взбрело ему.
— Чего же вы не поделили?
— Да все мы поделили.
— Что же он драться полез?
— Да ты не поняла. Он не драться полез. Он ко мне в койку залез и засадил мне по самые колокольчики.
— Да что ты говоришь?
— Да вот так. Я сплю. Вдруг он заваливается. Я и ахнуть не успела, а он меня схватил, да ну тискать. Думала, сиськи оторвет. Я обомлелеа, да не поняла, как ноги-то и развела. Тут он как засадит. Так сердце и остановилось. И то сказать, если бы сама ноги не раздвинула, он бы силком взял. Что хорошего? Такой бугай. И час с меня не слезал. И долбит и долбит. И долбит и долбит. Аж до печенки достал. Хоть бы передохнул или повернул задом, что ли. Нет, так все время на спине и пролежала. Вся поясница затекла. Так целый час с ним и промучилась.
— Сказала тоже, промучилась. Вон какая веселая на двор выскочила.
— И то сказать. Меня и молодую-то парни так не жарили ни разу, а уж зятек посторался.
— У него же жена молодая.
— Да видать Люська моя ему не дала. Он на меня-то и полез. Благо далеко ходить не надо.
— Ну и как тебе?
— Ты что. У него женилка, что твой батон колбасы докторской. Толстый и твердый. Всю кошелку мне разворотил. Так и шваркает. Шлеп да шлеп. Так демон расстарался, что из меня, как из молодой потекло. Хлюпает, как в болоте.
— Это ж грех с зятем-то кувыркаться.
— То-то и дело, что грех. А я так думаю, что дочери моей облегчение нужно, раз он такой демон неистовый. Я уж пострадаю маленько.
— А думаешь, он еще придет?
— Раз один раз пришел, то и еще припрется. Куда деваться? Ему со мной сподручнее, чем с ней-то. Она его каждый раз пиздерватив заставляет одевать, гандон то-есть. А со мной вся свадьба чисто натуральная. Заливай себе в кошелку сколько хош. Он в конце-то стреляет, как из ружья. Я аж чуть ни лопнула, вся содрогнулась. Всю простынь залил малафьей своей. Ну чисто демон. Полежал минут десять и опять настроился. Снова залез на меня, кобель тяжеленный, и ну вставлять. Я аж задохнулась. А он туда-сюда гоняет, только пыхтит. Второй раз закончил. Слез с меня, одеялом свой хобот чертов вытер и ушел к Люське спать.
— Он тебя, говоришь, час трахал, хоть слово какое сказал?
— Ой, Семеновна, какое слово. О чем ты говоришь. Пыхтит, как паровоз, и дрючит, и дрючит. Я сама-то боюсь, как бы не заорать от приливов-то. Еще Люська услышит. Она меня убьет.
— Что же ты счастье своей дочери родной порушить хочешь? Она дознается, то вы все враги станете.
— Да он мужик здоровый. Его на двух хватит. Все лучше, чем на стороне разлучницу найдет. Такие стервы есть. Мигом из дому уведут. А так, все в семье. Все меж своих людей. Без посторонних. И ей легче.
— И тебе удовольствие.
— Какое, Петровна, удовольствие. Один грех и удивление.
— Ну да. Молодой мужик, на двадцать лет тебя моложе с тобой, как с молодухой кувыркается. Небось, приятно.
— Оно, конечно, для здоровья это очень пользительно. Сегодня и сердце не болит и давление нормальное. Да и то
— А с ним без строгости нельзя. Совсем забаловался. Неделю в ночь работает, всю неделю меня гоняет как молодуху. По три-четыре раза кроет. Никого дома нет, так я ору во весь голос, а он еще больше раззадаривается. И на полу устроит стыдобу-то свою, и на койке. И на столе, и на плите кухонной. И в стоячую и в лежачую. И так повернет и эдак. Но своё дело знает, ничего не скажешь. Предмет у него, что твой кол осиновый. Я уж как ватная становлюсь, как он начнет. Исполняю, что он захочет. Вчера в задницу так засадил, что думала помру.
— Что ж ты дочь свою без пайка оставляешь?
— Да в том то и дело. Раз он ночью работает, они не пересекаются. Тут я у него на замену. А как он в вечер или в день, то это ее неделя. Я и не возникаю.
— А в остальное время возникаешь?
— Да, бывает такое. Говорю ему «Кончай дрыхать. Пойдем работать». Он у нас, как юный пионер. Всегда готов. Он сам сказал, что со мной ему больше нравится. Он Люську мою один раз трахнет, она больше ни-ни. Не дает. А я ему «нет» не говорю. Про себя думаю, ну потерплю маленько. Сколько мне этого дела еще в жизни перепадет? Да у меня и грудь потолще, чем у нее, и сзади я еще вполне хорошая.
— То-то я вижу, ты скачешь, как молодая.
— Тут поскачешь. Я боюсь до смерти. Я уж подумала, что подзалетела от него. К врачу записалась. Стыдоба. Бабе шестой десяток, а она на аборт проситься будет. Докторица спрашивает «Половой жизнью живете?». Вот дура-то. Стала бы я к ней ходить, кабы не трахалась, как кошка. «Нет – говорит – никаких признаков беременности нет. Только сильные потертости на влагалище. Пользуйтесь водной смазкой. Ваш дедушка механическими предметами не пользуется?» Дедушка хренов. У него там такой предмет. Бабушку насквозь протер. После этих плясок хожу на полусогнутых. Ан, все равно. Как люськины недели начинаются, так и считаю дни, когда моя смена.
— Ну Тимофевна. С тобой никакого сериала не нужно. Прямо кино.
— Да, вспомнила я как девкой молодой была. Все невинность берегла. Пока замуж не вышла все парням отсос делала. Вот и теперь за старое взялась. А он, кобель, лежит, только кряхтит.
— Ну, ты Тимофевна, даешь. Как ты эту гадость в рот берешь?
— Э, милая, для удовольствия и под куражом чего не сделаешь? Его пососёшь, он мокрый потом легче заходит.
— Завидую я тебе, Тимофевна. Кто бы меня старую взял? Может скажешь своему кобелю, мол есть тут такая старушка. Интересуется насчет этого дела. Я бы тебе заплатила.
— Да ты что? Чтобы я мужем своей дочери торговала? Зятем своим родным?
— Вот и говорю я, что эгоистка ты. Нет, чтобы подругу пожалеть.
— Тебя пожалей, самой не достанется.