Орел или решка? Часть 1
Эта история случилась со мной в Коктебеле. Я поехал туда один, без подружки, без теплой компании — в надежде завязать там хоть какое-то курортное знакомство или интрижку.
С любовью мне не везло. Максимум, чего мне удалось добиться в свои 26 лет — послюнявить сосочки моей подружки Нюры, которая, впрочем, скоро бросила меня, оставив обиженным девственником. С девушками общаться я умел и любил, нравился им, мог обаять их так, как им того хотелось, но до серьезных отношений дело не доходило. Отчасти — по моей вине: я не хотел обычной распущенности и ждал от жизни настоящего порыва страсти, как в книгах и фильмах. Но порыв все не приходил и не приходил, я оставался девственником, и вскоре мечты о сексе заполнили все мое сознание и подсознание.
Изучение эротических пособий в сети стало моим настоящим хобби, или вернее сказать, манией. Я прочел все русскоязычные ресурсы по любви и сексу, и принялся за англоязычные, попутно залатывая прорехи в моем английском. Порнорассказы — реальные и выдуманные — меня не привлекали, равно как и порносайты во всем их мультимедийном изобилии: все это казалось мне грязным, дешевым, а главное — поддельным. Читая о том, как "он вошел в ее свежое девствиное лоно а она сотрисаясь от блаженства испытовала оргазм за оргазмом", я думал не о муках страсти, а о том, какая оценка по русскому красуется у автора в аттестате.
Моей манией были практические руководства. Я знал о сексе все. Я знал множество способов довести девушку до оргазма, знал десятки поз, ласк и поцелуев. Я стал настоящим знатоком секса в самых изысканных и необычных его формах — знатоком-теоретиком, ибо никогда не видел вживую даже обнаженной пизды.
И вот — в первый же свой отпуск (год работы после универа) я решил ехать не куда-нибудь, а только в Коктебель, с его богемной атмосферой, тусовками, а главное — нудистским пляжем, который, как я вычитал в сети, готов был поглотить весь город. И, мечтал я, по его улицам не сегодня-завтра заснуют стройные обнаженные девушки с подрагивающими сисями, с головокружительно голыми бедрами, с пушистыми лобками и розовыми складочками, поблескивающими предательской влагой…
Эти мечты возбуждали меня до крайности, и я краснел как рак, представляя себе, как я буду ходить голый: ведь хуй мой ни за что не стерпит такого удара впечатлений, и будет торчать вперед, как таран. Эти мысли принесли мне немало сладких мук. В конце концов я принял, как часто бывает, самообманное решение: остаться в плавках, любуясь на обнаженных крсавиц… но в глубине души знал, что сниму плавки в самый захватывающий момент.
…И вот я — в Коктебеле. И не один, а с тремя очаровательными девушками, ехавшими в одной плацкарте со мной. Чудом оказалось, что они тоже едут в Коктебель, и с самого начала поездки я завязял с ними самое теплое знакомство, а в душе ощутил предчувствие какой-то необыкновенной удачи.
Им было по 17 лет, они были десятиклассницами, и "удрали", как они сообщили, "праздновать последние школьные каникулы". Их звали Лиза, Лена и Надя. Все трое были настолько умопомрачительно милы, что я растерялся и никак не мог выбрать подходящую жертву для охмурения. Лиза была натуральной блондинкой, голубоглазой и белобровой, с такими милыми льняными кудряшками, что хватало одного лишь взгляда на них — и сама собой на лице появлялась улыбка. Лена была полной противоположностью Лизе: жгучая брюнетка, смуглая, черноглазая, с жемчужной улыбкой — в ней было что-то южное, знойное, она могла бы дать фору любым звездам латиноамериканских сериалов. Надя тоже была брюнеткой, но в отличие от пышноволосой Лены носила изящную стрижку под мальчика, которая добавляла необыкновенной прелести ее овальному, дерзкому личику и огромным карим глазищам.
Все трое были смешливы, очень дружны, неглупы и… сексуальны до такой степени, что дух захватывало. У всех были ладненькие небольшие фигурки с упругими бюстами и гибкими талиями; все были непосредственны, общительны, открыты и совершенно невинны, как я очень быстро почувствовал: всегда ведь чувствуешь, насколько девушка распущена. Здесь же была прелесть юной сексуальности, непосредственность, доверие — и не более того.
Им ужасно льстило, что я обращаюсь с ними, как со взрослыми. Я сразу стал играть перед ними роль знатока, пляжного волка, закоренелого коктебельского аборигена, хотя ехал в Коктебель первый раз в жизни (правда, перед этим я изучил его весьма досконально по интернету — что мне и помогало сохранять мой напускной имидж). Надо сказать, что я выгляжу старше своих лет: довольно густая борода, плотное телосложение, — и девочки вначале взирали на меня доверчиво-почтительно. Я быстро успел обаять их, и очень скоро мы визжали и дурачились, переполошив весь вагон.
Конечно, очень быстро разговор перешел на нудистскую тему. Началось все с застенчивых расспросов. Я тут же уверенно ответил, что являюсь закоренелым нудистом и всегда купаюсь только голым (ощутив при этом холодок в сердце). Удивлению и восторгу девочек не было предела; расспросы усилились, смущение постепенно преодолевалось, вернее — переходило в эротическую пикантность, стыдно и приятно щекочущую гормоны, — "и что, не стыдно так вот ходить?", "какие ощущения?", "а как девушки? тоже голые?" Я подтвердил, что девушки тоже голые, все до единой, и пригласил их на "свой любимый" нудистский пляж, изо всех сил стараясь не краснеть. Хуй мой уже давно шевелился под трусами, а сердце дрожало в предчувствии чего-то необычайного.
Девочки раскраснелись, а я делал вид, будто мне на обнаженные женские прелести глядеть — все равно, что на зимние куртки. Я знал, что их волнует: "а как насчет секса?" — входит ли секс в "обязательную программу" нудистского пляжа? — и видел, что они стесняются спросить. Тут же, чтобы не сбить их с нужной волны, я принялся расписывать в восторженных тонах все прелести голого купания — ветер на бедрах, единение с природой, легкость в теле — все, что читал в отзывах нудистов и сам испытал когда-то, когда ходил купаться голым на отдаленную речную заводь (в тайной надежде, что меня застанет врасплох какая-нибудь красавица). На меня неодобрительно косилось старшее поколение, сидящее на боковых койках, но я с каждой минутой вдохновлялся все больше и больше.
Девочки смущались, хихикали, но я видел, что их визит на нудистский пляж — дело решенное, хоть и негласно. Девочки удрали от родительской опеки, спешили насладиться непривычной свободой, и страстно хотели новых впечатлений.
К концу дня мы очень сдружились, и я чувствовал, что они перестали стесняться меня. Не в пошлом смысле, конечно: всегда ведь чувствуешь, когда человек тебе доверяет. Девочки стали доверительно смотреть мне в глаза, откровенничать, делиться своими проблемами… и я понял, что стал для них не просто попутчиком, а другом. Впрочем, и они стали мне очень близки — все трое.
Когда они переодевались, я отвернулся, конечно, но воображение мое разыгралось, представляя мне картины девичьих прелестей, обнажаемых за моей спиной, — и я возбудился не на шутку. Потом мы улеглись на полки, но шушукались еще долго, час или два, и после того я никак не мог заснуть от возбуждения. Я все представлял себе наше завтрашнее обнажение друг перед другом, и хуй мой прямо-таки стонал под трусами. Я хотел выйти в туалет и сбросить напряжение, но раздумал почему-то. Предчувствие буравило меня жутковатой мыслью: завтра у меня впервые в жизни будет секс — наверняка! Но с кем?..
Меня смущал и возраст девочек — я никогда не одобрял развращения малолетних… хотя чувствовал, что здесь — все как-то иначе. Смущало и то, что я никак не мог выбрать себе объект для централизованной атаки: все девочки нравились мне одинаково. И я им нравился одинаково: все они доверяли мне, не ревнуя друг к другу. Имею ли я право на секс с кем-то из них? И с кем?
С этими мыслями я уснул.
***
Наутро мы прибыли в Симферополь, потом — ехали …всей компанией в маршрутке до Коктебеля, потом — расселялись в разных пансионатах… В 14.00 договорились встретиться на набережной.
Перед встречей я успел купить презервативы. Ровно три штуки, между прочим. Зачем — не знал, и старался не объяснять себе…
Ровно без десяти два я был на месте. Сердце колотилось; я уже предвкушал долгое, томительное ожидание — не менее получаса, — как вдруг увидел моих девочек. В купальниках, с голенькими животами и ножками — я их не сразу узнал. От их необыкновенной прелести у меня закружилась голова. Все были в купальниках и трусиках; на плече у Нади был мольберт — она была художницей и собралась рисовать с натуры.
После приветствия и веселых диалогов я, замирая внутри, скомандовал (как мог решительно): "Ну, пошли!" "Куда?" "Как куда? На нудистский!"
Девочки раскраснелись, зашептались — а я уверенно пошел вперед. Они — за мной. Хоть я и был в Коктебеле первый раз в жизни, все вокруг оказалось таким похожим на описания и фото, что мне казалось, будто я тут провел часть жизни.
Очень скоро мы пришли на нудистский. Когда нам встретились первые голые, у меня защекотало внутри… хотелось всмотреться, изучить — ведь я впервые видел живьем женские гениталии! — и в то же время была мысль "потерпи, скоро…" а ЧТО скоро — я не знал. Краем глаза я наблюдал за девочками. Их лица изменились, они замедлили шаг, но не остановились. А я вел их вперед…
Через некоторое время мы вышли к Мертвой бухте. Основная масса нудистов осталась позади, и здесь было почти безлюдно. Я специально вывел их сюда — во-первых, чтобы меньше стеснялись, во-вторых, чтобы отрезать путь к отступлению.
Подошли почти к самому повороту на Хамелеон… и тогда я сказал: "вот мы и пришли". Сердце заколотилось… но я поскорей, чтобы не застесняться, начал сбрасывать с себя одежду. Кроме всего прочего, очень хотелось в море: солнышко припекало — будь здоров. Раздеваясь, я весело болтал и шутил, а девочки стояли в замешательстве. Вместе с шортами я стянул с себя и трусы, впервые в жизни оказавшись с обнаженным хуем перед девичьими взглядами. Этот момент не сразу запечатлелся в сознании, хоть нагода ягодиц и щекотнула нервы; но тут же я увидел, что девочки пристально, не стесняясь, смотрят на мой хуй, и от этих взглядов его будто искрами пронзило — он стал подыматься. И по телу побежали стыдные молнии… Я был голый перед девочками… никогда не думал, что одно это способно доставить такое наслаждение.
"Ну же?" — спросил я, и Надя решилась первой: сложив мольберт на песок, она принялась развязывать купальник, глядя себе под ноги. Я подбадривал: "не стесняйтесь, здесь это не принято, здесь наоборот — в одежде неприлично ходить". Примеру Нади тут же последовали Лиза с Леной, и их грудки, такие обворожительные, что мне захотелось заплакать, обнажились почти одновременно.
Груди у них были умилительные, свеженькие, сосочками врозь, упругие, идеальной тугой формы, хоть и все разные: у Лизы большие, пухлые, с бледно-розовыми сосками, тоже большими; у Лены — смуглые, изящные, а сосочки — темные, почти коричневые и маленькие, комочками-"вишенками"; у Нади грудки были поменьше, пиками, как у козочки, и соски конусообразные и ужасно славные, как у ребенка. Ребенком она, в сущности, и была, как и две ее подруги.
Дальше они заколебались, и я сказал "Молодцом, девочки! Какие смелые! Остался всего один шаг!" Тут Лиза оглянулась на подруг, словно ищя у них поддержки, улыбнулась, встретилась взглядом со мной, тут же его опустила, и — взялась обеими руками за трусики и начала спукать их. Щечки ее были розовые; она была от смущения неуклюжей, и дважды потеряла равновесие, стоя на одной ноге. Наконец она осталась полностью голой и сказала, будто оправдываясь — "вот такая я бесстыдница". Тут Надя говорит с озорной улыбкой — "а мы ничуть не лучше" — и рывком стянула трусы с Лены. Та взвизгнула — "ах, ты!.." и сделала то же самое с Надей. Девочки завизжали, воплями перебивая смущение, и я, почувствовав общую волну, схватил Лизу и Надю за руки, — "побежали купаться!" И мы с визгом и воплями вбежали в довольно-таки холодную воду.
Морская водичка — по контрасту с припекающим солнышком — озадачила, как всегда, и мы остановились на берегу. О наготе и стеснении тут же будто забыли — так пробрала морская прохлада. Ну, я-то не забыл, конечно, и девочки, наверно, тоже — просто делали вид. Я обливался внутри сладкими соками, глядя на голые девичьи попки и письки, и хуй мой торчал уж вовсе неприлично. Тут же мы все стали брызгаться, обливаться, визжать — и в такой вот возне ринулись в воду.
Мы так навозились, наплюхались и набесились, что все табу очень скоро были забыты; хватали, ловили и хлопали друг друга — у меня в руках постоянно были то грудки, то ножки, то попка… Нагота, возбуждение, отсутствие запретов, холодное море и ослепительно жаркое солнце слились в такое яркое впечатление, что описать его я не смогу.
Когда мы, усталые, счастливые, выходили из воды, в нас не осталось ни капли стеснения. Мы попадали, как груши, на гальку, лежали какое-то время без движения, изредка пересмеиваясь по инерции, а потом солнышко припекло, и Надя достала крем от загара. Все протянули руки, она плеснула каждому по капельке, и мы принялись мазать себя; очень скоро Надя мазнула Лизе нос, и через секунду мы все мазали друг дружку, хихикая и вживаясь в новые ощущения.
Никаких запретов не было: я мазал девочкам груди — еще и говорил, что для сосков солнышко опасно, мол, и их надо обязательно смазать, — и девочки тоже мазали меня с ног до головы, задевая хуй. Женские руки, снующие по телу, приносили такое наслаждение, что я еле сдерживался, чтобы не застонать. И мне было невыразимо приятно мять нежные девичьи тела, их пухлые груди, плечики, попки — все было таким мягким и нежным, что я едва не плакал.
Надя на секунду наклонилась — достала что-то из своей сумки — и тут же снова принялась мазать меня. Я б ничего и не почувствовал, если б не ее озорная улыбка. Я перехватил ее смеющийся взгляд, посмотрел на ее руку — и вскрикнул, потому что она мазала меня синей краской из баночки! Надя засмеялась, я шутя возмущался… но Надина идея вдруг понравилась, из ее сумки была извлечена коробка гуаши, и три пары девичьих рук принялись обмазывать меня краской: Надя — синим и желтым, Лена — красным и черным, Лиза — белым и зеленым. Все этом проделывалось с визгом и кайфом: девочкам так же хотелось потискать голого мужика, как и мне — их. Я вначале протестовал для виду, но это было так убийственно приятно, что я умолк и только подставлял им разные части тела.
Женские руки, снующие по мне, дурманили голову; я только ждал с трепетом, когда они доберутся до хуя. И вот руки коснулись яичек — вначале робко, а потом все смелей и смелей. Ничего более приятного в жизни я не испытывал; было так хорошо, что я даже не мог говорить. Девочки, с каждой секундой расставаясь со смущением, вознамерились покрасить мой хуй во все цвета радуги, покрыть его узорами. Я был уже покрашен с но
Голос у Нади был хриплый, — видно было, что она сама испугалась своей идеи. У меня заколотилось сердце.
— А как? — спросила Лена, — нас ведь трое…
— Ну и что? Бросаем монетку: орел — я, решка — вы с Лизой. Если решка — бросаем еще раз: орел — Лена, решка — Лиза…
Все были в шоке от этой идеи, в том числе и я. Сердце отчаянно колотилось. Я понимал: если сейчас остановить их — они моментально послушаются, к ним вернется разум, здравый смысл, стыд… Но я не остановил их: какой-то чертик подталкивал нас к краю, и мы слушались его!
Никто не возражал Наде, все только переглядывались стыдливо, улыбались и нервно хихикали. Надя достала монетку…
Такого напряжения, как в тот момент, я никогда не помню. Решка! Надя отпала. Она как-то странно вздохнула, и передала монетку другим девочкам:
— Кто бросать будет?
— Давайте я брошу. — вызвался я и, не дожидаясь ответа, взял монетку и бросил. Снова решка! Лиза…
Лиза ойкнула, вернее даже — пискнула как-то по-детски. На мгновение воцарилась тишина, сердце только страшно колотилось, — и Надя сказала:
— Ну, Лизка-подлизка… Прощайся с девственностью.
Все посмотрели на меня, а я, чувствуя, что лечу головой в омут, говорю:
— Девочки, вымойте меня. Лизочка, не бойся, будет совсем не больно и очень приятно.
Мы пошли к воде, и девочки стали мыть меня… К кайфу скользящих женских рук прибавился кайф холодной воды на прожаренное тело, кайф удаления гуашевой корки с тела — и кайф неизвестности: "сейчас, сейчас"…
— А… — Лиза мялась, ее удивительно милое личико было совсем пунцовым, — а…
— Презервативы у меня есть, — сказал я. — Не бойся, не залетишь. — Я поймал ее руку и прижал к своему хую. Она часто-часто задышала — я услышал сквозь плеск волн — а в хуй ударила сладкая волна.
— А ты опытный? — преувеличенно придирчиво спросила меня Надя. — Лизка останется жить?
Я кивнул с видом — мол, конечно, о чем там говорить.
— Точно?
— Сейчас увидите — говорю я и думаю: как бы не оплошать. Неудача с моей стороны могла заключаться только в преждевременном оргазме — я был перевозбужден до предела — и в недостаточном удовольствии для Лизы. Я уже твердо решил, что это не игра, что я действительно через 5 минут выебу Лизу, и это будет наш первый секс, а Лена с Надей помогут нам, — и твердо решил применить все мои знания на практике.
Девочки вымыли меня — относительно, конечно, кожа подкрасилась, и я напоминал выцветший плакат, да и девочки были все в разноцветных пятнах, — и мы вышли на берег. Как нарочно, все люди в радиусе 200 метров поуходили, и мы были, по сути, одни на нашем участке.
— А где же мы…?
— А прямо здесь. Лизочка, ложись на спинку.
Лиза нервно хихикала — она сильно трусила. Ее щеки, лоб и ключицы были пунцовыми, как маки. Я тоже отчаянно трусил, но виду не подавал. Лиза, оглянувшись на подруг, села на гальку, я достал презерватив и попросил Лизу одеть его на мой хуй. Лиза никогда не имела дела с этим хитрым устройством, да и я одевал его только пару раз — для особо изощренных видов онанизма. Вначале она хотела одеть его задом наперед; я поправил ее, и она со стыдливым смехом расправила резинку по моему хую, заставив меня изойти сладкой испариной.
Наконец все было готово, я уложил ее на спинку и принялся ласкать и целовать. Сердце колотилось, как сумасшедшее; я не верил, что наконец-то ласкаю девочку, голую прекрасную девочку, отданную в мою власть… Вначале выходило неловко — я стеснялся, да и Лена с Надей, сидящие в полуметре, сковывали меня. Но очень скоро возбуждение пересилило неловкость; кроме того, проснулась щемящая нежность к Лизочке, которая лежала, зажмурившись, вся — в моей власти. И я почувствовал, что "поймал волну": ласкал Лизу от души — просто как милое, любимое существо: обцеловывал ей ушки, глазки, шею, гладил и щекотал кончиками пальцев тело, подбираясь к соскам.
Лаская Лизу, я бормотал: — Какие ушки славные, сладкие у девочки… щечки бархатные… девочка вся шелковая, нежная, девочка-персик… — и через минуту позабыл все на свете, пьяный Лизочкиной прелестью и нежностью, и прижмался к ней, и она поддавалась мне, начиная тоже прижиматься, и выгибаться, и еле слышно постанывать. Глазки ее все время были закрыты, щеки горели. Лизочка вся была терпко-соленая от морской воды…
Скоро я перешел на сосочки, стараясь чутко прислушиваться к ее реакции, — Лиза заурчала и выгнулась сильнее. Девочки сидели рядом и ждали, когда я начну ебать Лизу; они сами здорово возбудились, и я видел, как у них автоматически раздвигаются ножки и руки сами тянутся к пиздам.
Пизды у них у всех были пушистые, не знавшие бритвы, совершенно умопомрачительные. Глядя на них, я не верил, что вижу такое чудо вживую. Я спустился к Лизиной пизде и стал делать Лизе "куни": лизнул ей пару раз пизду (сбылась, сбылась одна мечта!!! скоро сбудется и другая…) — пизда была скользкая, будто мыльная, и я понял, что это и есть — соки любви… Лизочка вдруг запищала тоненько, как комарик, дернулась, и я с удвоенной энергией стал буравить языком ее пизду.
Это непередаваемое блаженство — смоктать, сосать, лизать девичью пизду, вцепившись руками в послушные бедрышки, — и видеть, как каждое касание твоего языка разрывает девочку на части. Я быстро нашел набухший горячий отросток, понял, что это клитор, и сделал так, как учили пособия: всосал его в себя и легонько прижал губами, покалывая языком. Лиза начала метаться…
Я хотел подвести ее к оргазму, чтобы на пике наслаждения войти в нее и лишить девственности; хуй мой стонал от возбуждения, но я, следуя тем же пособиям, представлял себе "охладительные" картины — офис, рабочий день…
Девочки смотрели на нас горящими глазами, и уже откровенно мяли свои пизды. Тут мне пришла в голову идея. Я сказал:
— Девочки, ложитесь по обе стороны от Лизы и пососите ее, как свиноматку.
Девочки не поняли меня, и я объяснил: нужно, чтобы они приласкали Лизе груди. Лиза даже открыла глаза от удивления — но я впился в ее пизду, и она, застонав, снова зажмурилсь. Девочки сделали так, как я просил — и тут началось что-то необычайное.
Лиза, отданная во власть трех ртов, закричала вдруг громко и совсем иначе — грудным, густым голосом, — и заметалась под нами, как под электрошоком. Девочки приподняли головы, посмотрели вопросительно на меня, но я кивнул — и они снова припали ртами к Лизиным соскам. Я чувствовал, что Лизу распирает мука не боли, а страшного, невыносимого блаженства.
Мной овладело удивительное чувство: я ощутил себя богом любви, повелителем наслаждений. Ведь я впервые в жизни доводил девушку до оргазма! И у меня получалось — я видел, я чувствовал наслаждение, которое дарил Лизе. Я был одержим одной мыслью — не прозевать Лизин оргазм. Лиза так металась и кричала, что я все время спрашивал себя — не пора ли? — ведь я никогда не видел женского оргазма и только по описаниям знал, как ЭТО выглядит. Но подсознательно я ощущал, что крики Лизы — мука сладкого напряжения, накопления его, а не разрядки.
Лиза хрипела, как на пытке, дергалась, пыталась отползти от нас — но мы держали ее крепко, и не давали своими язычками ни секунды покоя. И — вдруг каким-то шестым чувством я ощутил, что СЕЙЧАС БУДЕТ: Лиза накопила столько блаженства, сколько смогла вынести, и сейчас будет его выплескивать. И точно: Лиза вдруг замерла, застыла, зажав бедра, — а потом из нее вырвался какой-то дикий хрип, будто в ней бился доисторический зверь, исходя в надсадной муке — и забила попой об гальку. Тут я вскочил, как ужаленный, толкнув Надю, быстро приставил хуй к Лизиной пизде и начал потихоньку входить в Лизу.
Лизочка металась, приоткрыв ротик и крепко замурившись; личико ее было уже не пунцовым, а почти багровым. Я еб ее не торопясь, чтоб не сделать ей …слишком больно и самому не кончить раньше времени — а она дергалась, кончая подо мной, и кричала — то ли от боли, то ли от наслаждения, то ли от того и другого вместе, — и яростно насаживалась на меня, — так, что мой хуй сам зарывался в ее пизду все глубже. Лизина пизда обтекала мой хуй плотно и мягко, как мякоть персика; это было так невыразимо приятно, что я позабыл все на свете и принялся яростно ебать Лизу, проталкиваясь вглубь ее лона. Так вот что оно такое — секс… О-о-о… Лиза кричила — ей было больно, наверно; мне было уже все равно…
Я только вспомнил одну штуку и крикнул девочкам — "целуйте ей уши! Язычками внутрь!.." Я крикнул это, наверно, так громко, что меня услышал весь Коктебель. Девочки молнией переметнулись к ушам Лизы, а я припал ртом к ее соску, и изловчился — стал рукой мять и крутить другой.
Лиза вдруг снова застыла, больно сжав пиздой мой хуй, а потом — как заметалась, как закричала!!!..
Это была какая-то повальная истерика: и девочки стонали вместе с Лизой, и я сам. Мы с Лизой кончили одновременно; мне хотелось пробить хуем Лизу насквозь, и я вламывался лобком в ее лобок, умирая от дикого, первобытного блаженства, которое нельзя описать… Я мечтал о сексе, но никогда не думал, что ЭТО — ТАК ХОРОШО…
Потом я упал на Лизу ничком, и девочки тоже упали рядом, и так мы все вместе лежали, наверно, минут десять или полчаса.
***
…Я привстал. В ушах шумело. В отдалении, метрах в двухстах, были люди; они говорили и показывали в нашу сторону. Плевать…
Надя тоже привстала.
— Ну как? — спросила она, потому что надо было что-то спросить.
Ей никто не ответил — ни я, ни Лиза.
Лиза была потрясена, да и я тоже. Это чувство нельзя передать — какая-то вселенская полнота, она же пустота, которая окунает тебя в себя целиком и не оставляет ни единого чувства, ни единой мысли…
…Девочки постепенно оживали и начали донимать Лизу расспросами: больно? приятно? как оно вообще? Потрясенная Лиза лежала, не двигаясь, и отвечала им только взглядом — таким лучистым и просветленным, что все вопросы отпали. Потом она посмотрела на меня, и это взгляд пробрал меня до костей — в нем было столько нежности, и благодарности, и удивления, и немого вопроса… Я обнял Лизу, прижал ее к себе и сказал, не узнав своего голоса:
— Лизочка, хорошая моя. Поздравляю тебя, ты теперь женщина… Спасибо тебе, — и поцеловал ее в губы.
И тут Лизочка стала рассказывать — слабым, тихим голосом, как лунатик:
— Вначале мне казалось, что у меня между ног растет цветок. Растет, растет, распускается, сладкий такой, нежный, все больше и больше растет… И корнями в меня проникает — глубже, глубже, и эти корни меня разрывают на клочки, и каждый клочок тоже распускается и расцветает, как цветок. Это так страшно, и так хорошо… Я думала, что я умру.
Лицо Лизочкино было пунцовым, на ногах блесели ручейки крови. Я нагнулся к ее пизде, лизнул ручеек крови, потом поцеловал Лизу, передав ей языком кровавую капельку — "попробуй вкус своей девственности". Кровь была терпкой и горькой. Я вырвал из своего блокнота листик, обмакнул его в кровавый ручеек — "это пусть сохранится на память. Это твоя девственность".
Что было дальше? Об этом мне и стыдно, и сладко вспоминать, потому что я выеб в тот же день и Лену, и Надю, сделав их женщинами…
Было это так: после секса Лена вдруг сказала — голосом, хриплым от стыда:
— Девочки, мальчики, отвернитесь, а? Я не могу больше… — и принялась терзать свою пизду. Я уловил ее взгляд — стыда и надежды — понял ее, как мне показалось… подошел к ней, мягко, но требовательно опустил ее голову на гальку, пристроился у нее между ножек — и стал лизать ее, крепко удерживая за мягкие бедрышки. Ленина пизда была совсем другой — на ней было больше волос, лепестки бутончика были гораздо шире, они были все время приоткрыты, и с них капал клейкий сок любви. Лена буквально истекала желанием.
Она издала счастливый стон, и стала бодать меня лобком — насаживать мне пизду на язык. Я попросил девочек поцеловать ей соски — так же, как Лизе — и через секунду Лена каталась по гальке в таком же неистовстве, как Лиза. Тут хуй мой снова ожил, и я сказал: "а ну-ка…", отойдя от Лены и доставая презерватив.
Девочки приподняли головы и посмотрели на меня. Лена ахнула — "что? и меня?" Я спросил — "а ты хочешь? Если не хочешь — не надо", на что Лена, истекающая желанием, застонала, и я воспринял этот стон, как положительный ответ: натянул презерватив на хуй и снова прильнул ртом к Лениной пизде.
Леночка стонала совсем не так, как Лиза — она урчала, как медвежонок или как кукла, негромко, но очень насыщенно. С ней все было еще быстрее, чем с Лизой: она почти моментально пришла к оргазму, я вошел в нее, скомандовав девочкам перейти на ушки… Я входил в нее медленно — мягко, но неумолимо раздвигая девственные складки ее пизды. Все это время Леночка кончала — я готов поклясться, что это был долгий непрерывный оргазм. Она сучила ножками, сжимала пальцами плечи Лизы и Нади до синяков, задыхалась, умоляюще смотрела на меня, а на губах ее сияла улыбка запредельного блаженства… Войдя в нее до упора, я поебал ее еще немного — и кончил сам. Не так бурно, как в Лизу, но нежно и сладко-сладко… Я много мечтал о сексе, но в самых ярких фантазиях не думал, что это — такое блаженство: ебать нежную девочку, толкать ее хуем, вжиматься в ее пизду по самые яйца, держать ее за мягкие бедра и двигаться с ней в едином ритме, чувствуя каждую клеточку ее тела…
И ее кровь я передал с поцелуем Леночке, а потом сохранил на листике блокнота. Мы достали ручку, и я надписал, чтобы не перепутать: "Лиза" и "Лена".
Продолжение следует…