На последней парте

В классе биологии они обычно садились за первые парты и всегда раздельно. Просто потому, что сидеть рядом с Лизой семь уроков подряд для Зои было сродни пытке – подруга лезла под руки за линейкой, вырывала из пальцев ручку, когда Зоя записывала особенно важные замечания учителя, и все время шептала пошлые шутки о своих бывших парнях.

Зоя не любила сидеть с Лизой за одной партой, потому что та вечно клала свою руку ей на бедро, наклонялась близко-близко, так, что вырез на модной темно-вишневой кофте не скрывал кружево черного лифа и смуглую грудь. Наклонялась, шепча о митозе так хрипло и грубо, будто была парнем, понижая тембр своего голоса до шумной вибрации. В такие минуты рука Зои, порхающая по листу бумаги весь урок, застывала, и низкий, непристойный шепот вытеснял все законы и принципы генетики, строение и формы организмов, которые они проходили. Всех, кроме ее собственного.

Они почти всегда рассаживались по разным партам, за некоторыми исключениями.

Такими, как сейчас, когда у Зои опять приступ паники и самоуничижения. Это случается только с ней, потому что Лиза – длинноногая стильная красавица, у которой нет сердца и отбоя от парней. А Зоя маленького роста и на фоне эффектной подруги почти незаметна, а в обществе красивых мальчиков теряется и не знает, что сказать. Особенно в Его обществе.
— Так, детка, не плачь. У тебя в жизни еще будет Великая Превеликая Любовь и все такое… — бормочет Лиза, поглаживая Зою по плечу, когда обе они сидят за последней партой в первом ряду так, чтобы их не мог увидеть Виктор Алексеевич. Одноклассники первые пять минут оборачиваются на всхлипы Зои, но наткнувшись пару раз на непристойные знаки Лизы, обиженно отворачиваются и не повторяют своих попыток. Все они знают, что Зоя – эта ботанка и тихоня – любит Андрея из параллельного класса уже три года и никак не может сказать ему о своих чувствах. Или хотя бы подойти.

Как знают и то, что дикая Лиза вышибет им мозги, если кто-то проболтается самому Андрею.

Зоя почти не плачет, только закусывает губы и опирается подбородком о сцепленные в замок пальцы, пытаясь собрать мысли. Она может думать только об Андрее и о том, как сейчас в школьном коридоре столкнулась с ним лоб в лоб, заставив обоих разлететься на несколько метров и больно удариться о грязную плитку. Его грубые ругательства все еще звучат в ее голове, как и сильные руки, оттолкнувшие, когда она пыталась помочь ему подняться. Он был так близко, такой теплый и желанный…

Почему Зоя не может хотя бы не падать на тех парней, которые ей нравятся?

Рука Лизы уже не гладит ее плечо, а тихо вырисовывает узоры на спине. У нее очень мягкие пальцы, и, несмотря на весь свой гротеск, она умеет быть нежной. Когда это выгодно.

Холодные пальцы проводят спирали, вычерчивают кривые линии между лопатками, и голос Лизы уже не недовольный. Он опускается на несколько тональностей, когда ее губы приближаются к уху Зои и касаются его, когда она снова, как и раньше, шепчет ей что-то свое, особенное:
— Выброси ты этого плохого мальчика из головы. Он совсем тебе не подходит, разве не видишь? Правило «Противоположности притягиваются» сработало только в нашем случае, — ее рука спускается ниже, к пояснице, проводит по выступающим позвонкам и вновь едет к бедру. Лиза всегда клала руку ей на бедро, о чем бы ни был их разговор. А еще – любила смотреть, как Зоя меряет новую одежду и обнимать ее в раздевалке после тренировки, когда обе они мокрые, в нижнем белье.

Лиза всегда была рядом с Зоей, с пятого класса, и они часто ночевали друг у друга, когда родители уезжали к родственникам или на дачу. Зоя почему-то вспоминает, как однажды девушка набросилась на нее и стала щекотать, скаля зубы и обещая укусить, как только доберется до тонких вен на шее. Помнит, как тогда отбивалась от подруги, от смеха не способная оттолкнуть даже картонную куклу. И тот укус-поцелуй, который неделю держался на коже.

Зоя все это вспоминает почему-то сейчас, когда рука сумасбродной Лизы привычно лежит на ее бедре, а губы почти касаются уха. Она слышит ее тихое дыхание, и думает, что никогда бы не смогла так близко подойти к Андрею, коснуться его. У Зои кружится голова от флера тяжелых духов и от чего-то еще, пряного… Она думает, что так и умрет, ни разу не целованная и одинокая, и кладет пальцы на руку Лизы, сжимая ее.

В памяти всплывает их давняя ночевка. Тогда Зоя пришла к Лизе раньше договоренного, и, открыв никогда не запертую днем дверь, увидела подругу в одной длинной безразмерной майке на голое тело. Лиза стояла у зеркала и красила от скуки пухлые вишневые губы красной помадой, без которой не показывалась ни перед одним человеком. И стерла ее бумажной салфеткой, когда увидела улыбающуюся в дверях Зою.

Зоя больше не всхлипывает. Она только шумно дышит и прогоняет воспоминания, от которых в животе расплывается каленое золото. Андрей и его безразличие – это не все причины ее страданий. Зоя боится, что когда-нибудь просто задохнется в своем одиночестве и свихнется от бесконечной домашней работы. Но Зое нужно готовить свой аттестат для поступления в ВУЗ, потому что ей никто не поможет с этим так, как Лизе.

Зоя отпускает пальцы Лизы из своего плена и опускает голову на руки, спрятав лицо за длинными светлыми волосами. Она снова всхлипывае

Она пытается вынырнуть из забытья, вцепиться за реальность, но то и дело соскальзывает в мир ощущений и неги. Она чувствует, как пальцы Лизы отодвигают белье в сторону, как она касается голой, распаленной кожи холодными кончиками пальцев. И сдвигает ноги, внезапно все осознав.
— Что… Лиза! – шепчет она слишком громко, и учитель оборачивается на них. Лицо Зои мгновенно краснеет – от стыда и непонятных ощущений, позывов податься вперед, и она отворачивается от класса, глядя в окно.
— Тише, смотрят, — отвечает Лиза и ребром ладони проезжается по набухшему бугорку. Зоя тихо стонет, сжимает сильнее колени, но ее тело не хочет останавливаться. Оно хочет раздвинуть ноги и позволить Лизе все, что она делает. Зоя почти скулит, когда пальцы проникают совсем на немного в жаркое лоно, и старается не терять голову.
— Мы не можем.
— Я могу.

Она не справляется, пальцы Лизы чувственные и холодные, они ласкают клитор, надавливают, скользят вверх-вниз, дальше, не проникая настолько глубоко, чтобы причинить боль. Зоя старается дышать ровно и тихо, но, кажется, слышит свои вздохи-всхлипы слишком громко, и кусает ладонь. Она не смотрит ни на Лизу, ни в класс, и все, что вытворяет подруга, кажется ей настолько же непристойным и аморальным, насколько жарким и возбуждающим. Никогда еще никто не касался ее так, никогда она не чувствовала, как почва уходит из-под ног и мелкая дрожь проходит по всему телу, от жаркого низа живота до кончиков пальцев. Часть ее хочет закричать, вскочить, убежать из этого кабинета, запереться в комнате и никогда больше не видеть Лизу, но она сидит и давит в себе стоны, потому что другая часть – развращенная, изнывающая, пошлая – нуждается в Лизиных прикосновениях, в толчках, во влажных пальцах на клиторе.

Она не может ни смолчать, ни всхлипнуть, ни пошевелиться, потому что они сидят на уроке биологии, перед ними – двадцать дуреющих подростков пубертатного возраста, и если кто-то заметит, что рука Лизы вытворяет под короткой плиссированной юбкой Зои – будет скандал.

Лиза это понимала тоже, Зоя уверена. И только потому сейчас так неторопливо, поступательно массирует ее клитор, жарко дышит в волосы и почти стонет. В какой-то момент Зоя ловит мысль, что ей уже все равно, заметит ли их кто-нибудь. Она только пытается двигать бедрами навстречу уже горячим пальцам и только и может, что не стонать, кусая свою руку до крови. Она скулит и трется о пальцы, она хочет… хочет чего-то… Лиза может ей это дать, но она – собственница, и вначале попросит свою плату. Зоя еще раз толкается бедрами, и Лиза опускает вторую руку на ее пояс, придавливая к стулу.
— Тише, тише, детка. Сейчас, совсем близко, — шепчет ей Лиза, и Зоя понимает, о чем она, только тогда, когда перед глазами разрываются яркие искры, когда мир сужается в одну точку, когда тело трясет и пальцы на клиторе – слишком много и мало…

Зоя приходит в себя не сразу.

Она почти лежит на Лизе и не слышит ничего, кроме их дыхания. Тело еще мелко трясет, будто от воспоминаний, а в голове наконец-то за столько времени – блаженная пустота. У нее нет сил, чтобы подняться, и Зоя только слышит голоса вокруг себя. Испуганные, смешливые, заинтересованные.
— Пропустите, ей плохо. Зоя? Пропустите, — ей помогают подняться на ноги и ведут куда-то, и Зоя только и может, что понять – руки, лежащие на ее плечах – Лизы, — Виктор Алексеевич, я отведу Зою к медсестре. У нее жар.

Она слышит голос Лизы – авторитетный и уверенный, почти нормальный, не запинающийся, разве что чуть-чуть хриплый. И немного узнает своих одноклассников, учителя, кабинет, пока Лиза не выводит ее из комнаты в коридор, а оттуда – в нишу под лестницей на втором этаже.

Зоя сидит, не чувствуя своих ног, и долго переводит дыхание. А после — не может повернуться лицом к Лизе. То, что произошло пять минут назад – невероятно. Невероятно ужасно и стыдно, и только от воспоминаний о пальцах…
— Лиза! – выдыхает Зоя, набирая в грудь воздуха. Она не знает, что хочет сказать, но этот воздух – он необходим, иначе она задохнется.

Лиза сидит напротив и привычно кладет свою руку на бедро Зои.
— Ну, что? Я же говорила – лучшее лекарство, — уверяет она, и девушка не находит, что возразить.