Мокрое дело, или интим в душевой
(отрывок из повести "Золотой трилистник")
…Душевая с пятью квадратными кабинками была одна на всех. На всё двухсоткомнатное общежитие. Мужское и женское население мылось здесь поочерёдно, через день. Понедельник считался санитарным днём: дверь "чистилища" сторожил флегматичный висячий замок. Этим санитарные мероприятия и ограничивались. "Мужские" (вторник, четверг, суббота) и "женские" (среда, пятница, воскресенье) дни были официально закреплены табличкой — красные буквы под запотевшим стеклом подтверждали многолетнюю незыблемость графика.
Рассказывали, как однажды близорукий парнишка отправился помыться, предварительно сняв очки. В раздевалке никого не было, висела лишь одежда. Парнишка шустренько всё с себя сбросил и, прихватив мыло с мочалкой, пошлёпал искать свободную кабинку. В плотном пару моющиеся не сразу обнаружили неоднородность своего полового состава…
Правда, я таким россказням не очень-то верю. В густонаселённые времена, к коим относится рождение этой байки, в "женские" дни перед душевой очередь выстраивалась. По части гигиены девчонки народ одержимый. Бывало даже, улучат момент не в свой день, когда душевая на минуту опустеет, — и тут же захватывают её, выставляя снаружи пикеты. И попробуй что-нибудь сделать — одним визгом с ног свалят…
Теперь в душевой было пустынно. И, как всегда, неряшливо: бесхозный грязный носок на вешалке, лужицы в заглублениях серого бетонного пола, раскисший обмылок на лавке. Сконденсировавшийся пар придавал глянцевитость пятнистой поверхности стен и угрожающе зависал над головой большими угрюмыми каплями. Чахлые лучики солнца едва пробивались сквозь замазанное стекло окна, смахивающего на древнюю бойницу.
Я выбрал самую удобную кабинку, где вода из разбрызгивателя в основном льётся сверху вниз, а не разлетается фейерверком во все стороны. Влажная прохлада постепенно смывала липкие остатки дурных снов и прибавляла бодрости. Какая всё-таки благодать — бездумно раствориться в потоке искусственного дождя!
Тут я спохватился, что мыльница осталась в раздевальном отделении. А как раз приспело время намылить себе шею и прочие части тела. Пришлось тащиться за мылом. Едва я оказался в "предбаннике", противный скрип двери, разбухшей от вечной сырости, торжественно провозгласил: дверь открывается! Краем глаза я отметил чью-то фигуру, возникшую в проёме, но мне было безразлично, кто из парней соизволил составить мне компанию. Я вылавливал со дна полиэтиленовой сумки скользкую мыльницу, удиравшую от меня в беспорядочные складки махрового полотенца.
Однако фигура почему-то не проходила дальше, а уже несколько секунд стояла молча и неподвижно. Затем, чтобы замять неловкость, удивлённо произнесла:
— Ой, Рома, разве сегодня ваш день?
Голос, несомненно, принадлежал Лили. Я повернулся к ней и с не меньшим удивлением ответил:
— Ну да. Вторник же…
— Точно, вторник же, — повторила Лили задумчиво. В её голосе чувствовались нотки растерянности и обертоны напряжённости. Она всё не уходила, застыв в дверном проёме, как собственный портрет в облезлой раме. Её удерживал явно не мой натуральный вид, поскольку ей доводилось видеть и ощущать меня в самой непосредственной близости (я уже проникал в неё на заданную природой глубину в шесть дюймов). Тут было что-то другое.
— Там никого нет? — спросила Лили, кивнув на проход к душевым кабинкам.
— Нет.
Тогда она быстро вошла, задвинула шпингалет на двери, для верности подёргала ручку, после чего спешно прошествовала в помывочное отделение.
Несколько секунд я пытался угадать мотив её поведения, но, убедившись в бесполезности этой затеи, двинулся вслед за Лили. И узрел любопытнейшую картину. Стоя на четвереньках, Лили внимательно исследовала решётку водостока. Завлекательные выпуклости задней части её фигуры являлись вершиной всей живописной композиции.
— Ого! — озадачился я. — Ты что, на должность сантехника… то есть, сантехнички записалась? Подработать решила?
— Понимаешь ли, Рома, — очень серьёзным тоном пояснила Лили, не поднимая глаз, — вчера я обронила где-то свою… свой кулончик. Возможно, здесь.
Она не уловила явственной иронии моего вопроса. Совсем не уловила. Хотя ко всяким подтруниваниям над собой обычно весьма чутка. Значит, дело и впрямь для неё было важное.
— Небось, дорогая вещица?
— Позолоченная.
"Странные создания эти женщины! — хотел сказать я, но вовремя сдержался и лишь молча подумал. — Моются в золотых украшениях. Неужели разлука с побрякушками даже на полчаса для них невыносима?"
Поза у Лили была слишком выразительной. Она исключала всякую возможность оставить меня беспристрастным наблюдателем. Сквозь т
На завершающей фазе процесса в дверь душевой постучали. После недолгой паузы стуки повторились, становясь продолжительней и нетерпеливей. Я слегка убыстрил темп, стараясь попадать в такт назойливым ритмам стука. Последний толчок был таким исступлённым, что Лили издала жалобный стон и захлопнула ротик. При этом из него брызнул мне в лицо фонтанчик горячей воды. Нечто подобное происходило и ниже — но из меня. И сопровождалось радужно-нестерпимой приятностью.
Через несколько секунд я обмяк, мы вылезли из-под водоизвержения и торопливо начали придавать себе видимость приличия. Наконец шпингалет, шатавшийся под градом таранных ударов, был отщёлкнут. На пороге багровел от негодования какой-то незнакомый субъект. В нашем общежитии он точно не проживал. Но я однажды где-то уже видел эту физиомордию, эти чёрные усы, разделённые ямочкой под …носом на две независимые части (причём в ямочке растительность принципиально не кустилась)… Собственно, внешность ничем не примечательная — сложение крепкое, волосы короткие, рост средний, — но на задворках моей памяти почему-то отпечаталась. Усатый так гневно зыркнул на нас, что я на мгновение почувствовал себя не в своей тарелке. Будто бы именно я сейчас невежливо долбился в закрытую дверь, а не этот наглый тип. К драке я был не совсем готов — полотенце, ненадёжно обмотанное вокруг талии, составляло весь мой костюм. Но на достойный отпор врагу, в случае чего, уже настраивался.
Лили тем временем вёртко прошмыгнула мимо нарушителя спокойствия и скрылась из поля зрения. Усатый ещё раз осмотрел меня презрительным взглядом, каким, наверное, знаток искусства оценивает самый неудачный музейный экспонат, хмыкнул, почесал кулак, молча развернулся и удалился. Честно говоря, я оторопел. Стоило ли ломиться в душевую, если мытьё вовсе не входило в его намерения? Кто эта свинья, которая чуть не испортила мне лучшее из наслаждений?! "Ну, встретишься ты мне в более подходящей обстановке, — кипятился я, — потолкуем…"
Блаженный настрой, с такими сложностями намечавшийся после ночной нервозности, был грубо растоптан чьей-то идиотской прихотью. В очень скверном расположении духа я лунатически побрёл домываться. Зашёл не в излюбленную кабинку, а в первую попавшуюся. Отвинтил рассеянно краны, отрегулировал температуру воды. Подставляя струям то одно плечо, то другое, я наступил на какой-то мелкий предмет вроде камешка. "Убирают здесь когда-нибудь или нет? — с ненавистью ко всем неудобствам мира подумал я. — Сволочи! Постоянно всякий хлам под ногами валяется…"
Я продолжал раздражённо вращаться вокруг своей оси, будто праздничная ёлка с моторчиком. И, вероятно, даже светился от накала негативных эмоций. Противный камешек снова попал мне под ногу. "Тьфу ты, чёрт!" Я нагнулся, чтобы отбросить его подальше. И вдруг…
На моей ладони лежала серёжка. Без особых красивостей, однако изящная, сделанная с хорошим вкусом. Серьга в форме трилистника. Жёлтая и весомая. "Золото? Не может быть!" Поднёс её к самым глазам, присмотрелся. На внутренней стороне дужки стояла печать пробы. "Надо же! И вправду золотая!"
Но мне в тот момент было не до золота и не до находок…