Люська. Часть 6: Укрощение строптивой.
Люське стукнуло тридцать. Это была уже не та прежняя пышненькая блондиночка, двадцатилетняя хохотушка. Она заметно похудела, стала более стройной и привлекательной. В глазах уже не мелькали вечные иронические «чертики». Они туманились легкой задумчивостью, грустью. Теперь многие знакомые величали ее Людмилой Константиновной, а между собой называли коротко – Лю.
После разрыва с мужем и Валентином Люська впервые задумалась. Она с легкостью шагала по жизни и никак не ожидала, что та в лице Валентина сделает ей такую неожиданную подножку. Она не знала о письме Жана к Валентину, и крах их любви объясняла только изменой Валентина, в чем и обвиняла, сначала только его, а со временем – и себя. Но жизнь со временем нас многому учит. Она и подсказала ей быть более осмотрительной во взаимоотношениях с людьми и не спешить. Она даже улыбнулась, как-то вспомнив заветные слова давно почившего отца, который сказал ей, увидев, как она спалила свою любимую кофточку утюгом, торопясь на очередное свидание. Умудренный жизненным опытом полковник тогда мудро заметил, что «Спешка нужна только при ловле блох, да и то стаканом». Вот и сегодня, собираясь на работу, она медленно гладила утюгом свою неотразимую мини-юбку, глубокомысленно размышляя: « К чему спешить? Главное – вовремя осмотреться в «отсеках» и помнить, что не всегда то, что само плывет к тебе в руки, является золотом».
Похудевшая, стройная, на десятисантиметровых каблуках, с короткой стрижкой цвета соломы, светлоголубыми глазами и пикантными ямочками на розоватых щеках Люська была неотразима.
— Еще успеешь выскочить замуж. Вон ты какая «лошадка». На такую и адмирал-вдовец клюнет, — успокаивала мать Люську, выпроваживая на работу.
И Люська не спешила окунуться в привычную ей охоту за очередным самцом. Она решила заняться самообразованием, так как наши школы и институты учат чему угодно, только не тому, как правильно и с выгодой для себя устроить свою личную жизнь. Первое, с чего она начала, был театр. Она пересмотрела все модные, современные пьесы, прослушала в оперном театре все оперы и просмотрела все балеты за пару сезонов. Люська нередко бывала на эстрадных концертах шоу-звезд. Везде, где она бывала, она не раз ловила на себе алчущие взгляды солидных мужчин, не отвечая на их плотоядные улыбки. Ее жизненным кредо стало: «Если красть, то миллион, если спать, то с королем». На попытки ухаживать за ней в шумных компаниях и на многочисленных вечеринках у друзей и знакомых она отвечала вежливым отказом. В кругу знакомых это начинало вызывать недоумение, а мужики, получившие отказ, просто объясняли такое поведение тридцатилетней красавицы обычной женской возрастной фригидностью.
Не обошел ее своим вниманием и ее новый шеф полковник Терехов, командир большой флотской береговой части, в которой она работала секретаршей при прежнем командире.
— А вот здесь вставьте этот обзац, — говорил тот, водя карандашом по тексту, кося глазом на глубокий вырез в ее кофточке.
«Знаю, куда и что тебе хочется вставить», — думала Люська, согласно кивая и кося глазом на вздутые брюки начальника в интересном месте.
На откровенные ухаживания начальника Люська отвечала полным равнодушием. Она делала вид, что не понимает его прозрачных намеков о повышенном к себе интересе. Это еще больше распаляло полковника, который тоже был далеко не глупым человеком, рассуждая: «Либо она круглая дура, что было мало вероятным, или — тонкая, очень искушенная обольстительница».
Сухощавый ловелас Терехов был в том игривом возрасте, когда треск женских трусиков под его горячей, нетерпеливой рукой воспринимается мужчиной, как сладкая музыка. Именно в его возрасте сорокалетнего мужчины запретный плод кажется особенно сладким.
Высокий, поджарый, жизнерадостный Терехов пользовался успехом у прекрасных дам, и вдруг такое не привычное и обидное для него равнодушие со стороны этой невысокого роста, но такой привлекательной молодой женщины. Он усилил свое внимание к ней, но его кавалерийские наскоки не возымели успеха, и тогда, опытный в волокитстве полковник, изменил тактику и перешел к длительной осаде этой неприступной «крепости». На исходе одного из дней он остановился около секретарши и протянул ей какой-то листок.
— Сегодня в девятнадцать ноль — ноль в Доме офицеров гарнизона интересный концерт. Не составите мне компанию?- сказал он, кладя перед Лю билет.
— Надо подумать, — ответила та, но билет взяла.
«Клюнула!», — обрадовался Терехов и понесся домой на крыльях любви. Сказав жене, что в 19-00 их собирает командующий флотом, он чмокнул ее в щечку и улетел в ДОФ.
Терехов долго маячил у входной двери. Лю пришла ровно за минуту. Это был ее шарм появляться на людях самой последней перед началом мероприятия, когда все уже сидели на своих местах. Так уж устроен человек, что внимание всех достается опоздавшему. Вот и сейчас, когда они шли по проходу между рядами, а потом, беспокоя сидевших, пробирались на свое место, Лю сорвала всеобщее внимание. На ней было длинное черное платье с глубоким декольте на груди и разрезом сбоку, в котором мелькала ее необыкновенной красоты ножка, облаченная в чулок от «Гольден-леди». На груди у нее сверкала всеми цветами радугами большая рубиновая брошь. По залу прошелестел шепот:
— Видали?! Этот неуемный половой мустанг снова обхаживает очередную кобылку.
— А кто это?
— Его секретарша.
— Необыкновенно хороша! Супер! – перемигивались мужики.
— Сучка! И куда только его жена смотрит?!- по- змеиному шипели их жены.
После концерта Терехов повел Люську к ожидавшей их машине.
— В часть! – коротко бросил он шоферу, подсаживая секретаршу на заднее сидение.
Лю сидела, молча, делая вид, что ей безразлично то, куда ее везут. В части была гостиница для командировочных, нередко прибывающих к Терехову по служебным вопросам, где один из люксовских номеров был постоянно свободным. В нем, поговаривали, полковник любил дам…
…После дофовской духоты в номере было прохладно: работал кондиционер. Терехов провел даму в гостиную часть
— Я так люблю тебя, — мычал Терехов, грубо лапая ее грудь.
— Как любишь?
— Сильно?
— Гм..А сильно, это как? – усмехнулась красотка, явно дурача мужика.
— Слушай! Не валяй дурака. Видишь, он давно уже встал и очень хочет, — Терехов схватил ее ручку и тут же притянул ее к своему органу. И тут он почувствовал, как ее маленькие, нежные пальчики профессионально ощупывают его. Тело его напряглось, он взвалил ее на себя и тут же наделся на нее. Но едва его «мальчик» достиг дна ее «окопа», как она резко выдернула его, поддав тазом вверх, повернулась и села на край кровати.
— Что с тобой?! – не понял он.
— Нет! Это не Рио-де-Жанейро!, — ответила Люська и тут же встала.
— …Лю! Ты куда?! – подхватился он.
— Домой…
— А любовь?
— Разве это любовь? – тяжко вздохнула она и стала одеваться.
— Не понял !.., — голый Терехов грозно подступил к секретарше.
— У нас слишком разные калибры…Чао!
Хлопнув дверью, она оставила за ней взбешенного мужчину. Еще никто и никогда в жизни так не оскорблял его.
На следующий день она с невинной улыбкой посмотрела на мрачного начальника.
— Зайдите ко мне!…
В кабинете, кивнув на кресло, он начал:
— Вы извините меня, Людмила Константиновна, за вчерашнее.
— Бывает..,- философски заметила она.
С этой минуты коварный Терехов резко сменил тактику осады этой неприступной «крепости». Снедаемый муками уязвленной мужской гордости, он стал преследовать секретаршу по каждому пустяку. Люська сама на себя печатала приказы с наказаниями за минутные опоздания на работу, за допущенные ошибки в исполненных документах, даже за личные переговоры по служебному телефону. Выговоры и лишение премий сыпались на ее непокорную голову, как из рога изобилия. Доска объявлений уже устала от вывешенных на ней приказов. Проходившие мимо нее сотрудники двусмысленно улыбались и укоризненно покачивали головами. Люська не выдержала такой изощренной пытки и сдалась. Принеся на себя очередной приказ, она села перед начальником на краешек стола, оголив колено. Он вскочил, кинулся к ней, схватил за плечи и повалил на пол. Послышался треск разорванных трусиков, которые тут же полетели в сторону. Кто-то попытался приоткрыть дверь, но Терехов так рявкнул на него, что дверь тут же захлопнулась. Люська и глазом не успела моргнуть, как в ее тело мощно вторгся его могучий член.
— Калибры, говоришь, разные?! Ну, так на тебе, на, на! – накачивал он ее, ударяясь головкой члена о шейку матки.
— Что ты?! Что ты?! У меня месячные, невнятно лепетала она, испугавшись такого напора.
— Хватит врать! Я знаю, когда у тебя цветной «телевизор». На столе справка из медчасти. Так, что держись, малышка, не то разорву твое маленькое хозяйство напополам! – рычал он, продолжая наяривать ее по максимальной программе. Люська чувствовала, как его гигантский «поршень» грубо дерет стенки ее «цилиндра», словно на нем какие-то зазубрины. Она еще не знала, что те небольшие родинки, которые она слегка прощупала в прошлый раз, налитые сейчас его кровью, превратились в те зазубрины, которые так сильно возбуждали ее. И она решила больше не сдерживать себя, не притормаживать свое чувство, а отдаться этому быку по полной схеме. Она с такой силой стала поддавать ему тазом, что ему стало больно от ударов о ее лобок. Он попытался привстать, но она тут обхватила его руками за талию, сцепила пальцы в замок.
— Ты куда, милый?! Нет! Не уйдешь! Теперь ты сам поймешь, с кем имеешь дело, — шептала она, убыстряя темп своих движений.
«Хорошо, что мы на полу. Не то дивану была бы крышка», — подумал он, стараясь хоть немного приостановить ее. Но тщетно. Люська была в сексуальном трансе. Она так работала передком, так страстно целовала его, кусалась и царапалась, что остановить ее было просто невозможно.
…Они долго насиловали друг друга зло, жестко. Казалось, что это не секс, а жестокая месть за оскорбление чувства собственного достоинства. Она чувствовала удары его таза об ее лобок, ей было больно, но другое, более сильное, жгучее, мощное, непобедимое чувство сексуальной страсти еще сильнее толкало их друг о друга, и это чувство полностью овладело их телами, затмевая разум.
— Зверь! Ты настоящий зверь! – шептала она, а ее мозг твердил другое:
— Миленький! Еще! Еще! Жарь меня, стерву, что есть силы! У тебя же супер-член! Дави! Еще! Сильнее! Проткни меня, подлую, насквозь, иначе я выпью тебя до дна. Жарь меня, что есть силы! Да! Так! Именно так! Иначе мне не слить! О!О!О! Мамочка! Я умираю…
Они потеряли сознание и в порыве страсти уже не чувствовали, как их тела еще продолжали биться в любовной конвульсии и одаривать друг друга той волшебной жидкостью, из которой рождается жизнь…
Эдуард Зайцев