Избыточная жестокость. Часть 1
Софит щелкнул раз, другой, затем замигал и погас. После яркого света прибора подвал, освещенный стандартной лампочкой на шестьдесят ватт, сразу показался темным. Вася, злобно выругавшись, полез осматривать светильник, затем начал перебирать провод питания, подключенный к удлинителю, пытаясь найти предполагаемое место обрыва.
— Потому что говном не надо пользоваться, — умудрено заметил Егоров, крепко сбитый мужчина лет сорока пяти, с покатыми литыми плечами.
— Потому что под ноги смотреть надо! — огрызнулся Вася. — Топчешься, как слон. И вообще, так не делается. Какого хера? Это что, съемки клипа? Камеры бы одной хватило с подсветкой для такого дела. Посмотрел, убедился, рассчитался, свободен.
— Вась, не гони. Клиент хочет, значит хочет. Его дело. Он платит. «Тэ-Зэ» тебе дали, бери мяч и пиздячь. Слышишь, а без этого твоего прожектора нельзя? Вон же еще есть две светилки.
— А тени? Тени тебе кто уберет? — Вася покрутил провод, софит опять защелкал реле и налился светом. Вася осторожно положил провод на пол, вдоль стены, и начал крепить его петли скотчем.
— Под ноги смотри. Вот этот провод еще раз дернешь — переснимать не получится. Сам понимаешь, второго дубля не будет.
Вася был на взводе. Работа ему решительно не нравилась, даже учитывая уровень заказа. Много чего ему доводилось снимать, но от некоторых вещей он старался держаться подальше. Однако, если еще и Хаши попросил, второй раз отказываться было бы совсем нехорошо. Совсем-совсем. Да и деньги тоже нужны. Будь они неладны
Егоров подошел, присел на корточки, рассматривая Васин труд. Больше ни на что в подвале присесть было нельзя — три софита, штатив с камерой, складной рыбацкий столик из алюминиевых труб и натянутого брезента, заваленный оборудованием. Бухта капронового шнура. Полиэтиленовый пакет со свертками внутри, стоящий в углу. Легкая алюминиевая стремянка.
— Слушай, Вась. Я наверх схожу, подстилку какую-нибудь принесу. Еще ждать придется, а жопу плющить и одежду об стены пачкать не хочется. Ты пока ковыряешься, я обернусь, лады? — Вася, держа в зубах моток скотча, в ответ только молча мотнул головой.
Егоров поднялся по узкой лестнице, выводящей в гараж, открыл плотно подогнанную стальную дверь, прошел вдоль стен, стараясь не споткнуться о всякий хлам. Отыскал свернутый пухлый каремат синего цвета. Затем заметил на полке вдоль стены спущенный надувной матрас, с ножным насосом поверх него, захватил и это добро. Осторожно, чтобы не зацепить автомобиль, вернулся назад к лестнице и спустился в подвал, притворив за собой дверь.
В подвале теперь было ослепительно светло, как в операционной. Все три софита горели ровно и устойчиво, побеленные стены отсвечивали алебастром. Вася бродил с экспонометром по углам, изредка посматривая на крюк, вкрученный в потолок.
— Работают лампочки твои, Вась? Ну и заебись. Смотри, что я принес. Заживем сейчас с тобой как короли, — сказал Егоров, сбрасывая на пол каремат и матрас.
— Заживем, только недолго. На часок примерно. Каштылян звонил. Говорит, двинулись.
— Кому звонил? — Егоров напрягся.
— Тебе. Ты свой телефон на столе забыл.
— А нахуя ты его брал?
Вася пожал плечами.
— А нахуя ты его забыл? Смотрю — Каштылян звонит. Я и взял. Может, срочное что–то.
Егоров, досадуя сам на себя, подошел к рыбацкому столику, поднял дешевый одноразовый телефон с монохромным дисплеем, посмотрел на последний вызов. Понажимал кнопки. Поднес к уху.
— Але. Каштылян? Да, передал. Я тебе в другой раз яйца оторву, понял? И жене твоей их передам. Почему? Потому что не я трубку взял, а ты начинаешь распевать… да мне похуй что ты там подумал и кого ты лично знаешь! Хорошо, потом объяснишь, — сбросил звонок и обернулся к Васе.
— Вася. Ты первый раз на такой работе. На похожей был, а именно на такой — нет. Это серьезная работа. Тебя никто здесь за дурачка не держит, пойми. Ты уважаемый человек в своем деле, твой уровень все понимают. Но. Есть правила. Порядок. Каждый за свое отвечает. Я не наступаю на твои провода, ты не хватаешь мою трубу, и не отвечаешь вместо меня на вызовы. Ты это или поймешь, или мне жалко тебя будет.
Вася кивнул и отложил скотч на пол, глядя на Егорова.
— Я понял, Егоров. Не шипи.
— Хорошо. — Егоров вытер вспотевший лоб. — Можно теперь твои лампады выключить, если ты все уже наладил? От них дышать нечем, сука, жарят, чисто гриль. Подвал без вентиляции.
Вася чем-то клацнул, раскаленные спирали софитов остыли до красного и потемнели совсем, подвал снова погрузился в шестидесятиваттную темноту кухонной лампочки. Вася молча крутил откидную панель камеры на штативе, вызывая к жизни то красные, то зеленые огоньки диодов. Егоров зашуршал, затопал по ножному насосу, подсоединенному к надувному матрасу. Некоторое время сосредоточенно качал меха, потом вздохнул сам.
— Вась, ты не дуйся на меня. Если ты глупость делаешь, я должен тебе об этом сказать. Чтобы потом за нее не было плохо тебе и мне. — Егоров опять начал ритмично топтать ногой грушу насоса. — Ты мне не чужой человек. Сам знаешь, сколько мы вместе прошли — и Крым и Рым. Больше не делай так. Пожалуйста.
Вася молчал, настраивая камеру. Затем неожиданно спросил, оглядывая помещение:
— А что за подвал такой под гаражом? Зачем он нужен? Да еще таких размеров и без вентиляции?
— Ты меньше интересуйся, Вася, — ровно сказал Егоров.
— Да ну тебя нахуй, — взорвался Вася. — То не бери, это не спрашивай! Надо было сразу все меню огласить! Я что, напрашивался? Это меня, блядь, упрашивали!… И упросили, на мою голову…
— Ладно, — Егоров опять вздохнул. — Не для того, что ты подумал. Хозяин кое-что здесь производил. И хранил. Потом вышел на другой уровень бизнеса. А подвал — что подвал? Ну, подвал… картошку хранить, например. Хаши про него знает, потому что продукция из этого подвала через него же и шла. Вот и попросил хозяина в счет былых услуг посодействовать. Вытяжка, кстати, тоже была, там где варится химия — всегда есть вытяжка. Только ее отключили и разобрали, чтобы не палиться. Вон в том углу решетка за гипсокартоном. И связь мобильная в подвале есть, заметил? Все, ты доволен?
Егоров наклонился над матрасом, потыкал в него пальцем, проверяя упругость, ловко выдернул канюлю насоса из ниппеля и заткнул заглушкой.
— Валимся, Вася. Не, ну реально, достал ты фыркать на меня. Иди, свою жопу отдохни.
Егоров растянулся на каремате, Вася завозился рядом на матрасе, выбирая удобную позу. Полежали, молча рассматривая потолок. Егоров решил разрядить ситуацию, сменив тему.
— Нервничаешь, Вась, я вижу. Ты спокойней к этому относись. Ты же и не такое снимал, я знаю.
— Снимал… — вздохнул Вася. — И такое, и не такое. И как баб трахают, и как мужиков наказывают. Но не наоборот. Не в моих привычках такое снимать. У меня тоже принципы есть. Зажал меня Хаши, черт албанский. Ему два раза подряд «нет» не говорят. Могут быть последствия.
— Это не «такое», — наставительно сообщил Егоров. — «Такое» для дурного удовольствия снимается, а здесь есть за что наказывать. Причем наказываю здесь я, по доверенности. А ты просто документируешь, и все. Это другое. Обычная работа. Отвлекись от того, что она баба.
— Да тот же конь, только с другими яйцами. То есть, без яиц. Мне просто непонятно — что в голове у подобных людей творится? Ну, прости. Или накажи. И забудь. Тебе же лучше. Нахуя это в свою жизнь тащить?
— У него есть мотивы, — серьезно сказал Егоров. — Можно понять человека. Он ее из деревенского навоза достал, отмыл шампунем. Сиськи ей сделал и нос. Вырядил как лялю. Бриллиантами обвешал. Женился, наконец. Понимаешь — что значит для такого человека жениться? Такие люди обычно на контрольном пакете акций женятся. Или на входе в кабмин. Не просто пообещать, выебать и откупиться потом не задорого… наследника небось ждал. Ты думаешь, друзья да партнеры какими глазами на него смотрели, когда он эту орловскую кобылу выводил, как свою законную супругу? Тоже ведь непросто смотрели. А, главное, доверил ей самое святое, что у таких людей бывает — свои деньги!
Егоров наставительно поднял палец к потолку.
— А кобыла что? Втихую делала аборты, да, с его же финдиректором поебываясь, грабила его… причем финдиректора он тоже из навоза достал и отмыл, заметь момент…
— Да понимаю я все, — досадливо ответил Вася. — Я вообще не о том. Что я, такого не видел? И классику жанра с паяльником в жопе, и как за яйца подвешивают, пока мошня не оборвется, но там понятно — победа добра над злом и торжество справедливости. А тут — зачем? Чтобы всю жизнь по
— Егоров, блядь! — Вася досадливо цыкнул. — Ну вот чего ты нелепые примеры приводишь? Отелло с собой покончило от переживаний, а этот собирается до конца жизни наслаждаться. Потому что в голове у него не все в порядке. Сейчас я объясню тебе, что такое избыточная жестокость. Вот представляешь, ты поджигаешь соседу хату, чтобы от нее прикурить. Смысл не в том, что ты прикуришь…
— Понятно, что не в том. Смысл в том, чтобы у соседа хата сгорела.
— Нет! Так нормальный человек рассуждает, который хоть какую-то пользу для себя ищет. Тут можно и хату поджечь. А маньяку и извращенцу важна именно разница по стоимости между хатой и спичкой. Слушай, Егоров, помнишь, я проставлялся за хорошую работу в «Дубке»? С премии?
— Ну?
— Так вот, — Вася хмыкнул. — Что за клиент и чем увлекался. Была у него любимая тема: клеил телку, причем не шлюху. Ну, если просто блядовитая — то да, подходит, но только не проституток. Чаще просто нормальную девку снимал, он серьезный мужик был, с этим делом у него проблем не случалось. Ухаживал сколько положено, что-то дарил. Приводил домой или в номер… кстати, не сразу приводил. Терпел. Дожидался нужного дня…
— Какого-такого дня?
— Погоди, сейчас поймешь. Упаивал хорошим бухлом в лежку. Надо было — подмешивал что-то. Бывают же и такие бабы, которые лошадь перепьют. Ждал, пока отрубится, иногда делал вид, что сам первым заснул. Потому стягивал с нее трусы, раздвигал ляжки и осеменял.
— И что? Какое же это извращение — бабу осеменить? Нормальный жизненный момент. Может, мужик отцом быть любит. Как Чингизхан. У того, говорят…
— Нет, ты дослушай. — Вася оживленно сел на матрасе. — В прямом смысле осеменял. Как корову. Засовывал ей в пизду эту гинекологическую поебень с ручкой, растягивал дырку, доставал шприц такой, с мягким наконечником, загонял ей в цервикс…
— «Цервикс» — это что такое? — спросил Егоров.
— Дырка в матке. Ботанику учи. Короче, втыкал ей этот шприц в матку и малафью туда выдавливал. И тащился от этого. Потом стоял над ней, дрочил, затем одевал, как было, будил, ласково говорил «что ж ты так набралась, милая» и отвозил домой. Вот так.
— Ебануться. — сказал Егоров. — А в чем смысл?
— А в чем вообще смысл, если ты извращенец? Смысл во всякой нездоровой хуйне. И больше ни в чем другом. Но еще и в последующей дельте избыточной жестокости.
— Погоди, не вижу «дельты». Так сначала это… осеменял, а потом дрочил? Ты порядок действий не путаешь? Чем же он ее осеменял… Он что, владелец банка спермы?
Вася захохотал. Смеялся долго и с удовольствием, ворочаясь на своем лежбище. Потом отдышался.
— Нет, не спермы. Просто владелец банка. Группы банков. Егоров, это еще не весь прикол. Сперму он брал у негров на Ломоносова. Тех, что вместо учебы в институте кроссовками и героином торгуют. Покупал специально. Они для него стравливали, сдавали выработку, получали полтинник за удой и валили обратно в общагу. И вот этой малафьей… — Вася тоже многозначительно поднял палец к потолку. — Понимаешь? И вел же, гад, календари, сроки подбирал, чтобы подружка в готовности к зачатию по периоду была… гинеколог-самоучка. Мичурин.
Егоров смотрел на Васю круглыми глазами, как на марсианина.
— Е-ба-нуть-ся. — раздельно повторил Егоров. — Так, а дальше что? К нему же и предъявы будут. Ну, или баба аборт сделает. За его же счет.
— А он всегда в презервативе. С него спроса нет. Настаивает на аборте — пожалуйста. Все равно результат налицо. Но чаще баба начинает ныть: «Ми-и-илый, я залете-е-ела», — Вася плаксиво скривился. — Ну, если разговор выходит острый, тогда ему еще лучше: не переживай, милая, родишь — поженимся. Кто откажется? У него денег вагон, личный чартер всегда наготове, суп из стволовых клеток вперемешку с икрой. Мечта, сказка! А потом получается эффект… можешь себе представить? Как баба охуевает и пытается чего–то доказать? Прежде всего, сама себе? Да у нее разрыв реальности в голове происходит! Мужик целые спектакли ставил, не ленился.
— У меня слов нет, — помолчав, потрясенно сказал Егоров. — Слушай, наш еще нормальный извращенец. У него хотя бы мотивы есть. Человеческие.
— У нашего точно такие же нечеловеческие мотивы. И заметь, мой негрофил даже без побоев обходился. Никакого насилия. Пальцем не тронул. Никаких побоев, никакого… — Вася кивнул на крюк в потолке. — Так, иногда потом демонстративно пощечину отвесит, несильно, и гордо уйдет. А итоги… ну, я точно одну знал, которая в окно сиганула. Вместе с приплодом. Остальные — хуй его знает, не следил за судьбами. Вот это и есть избыточная жестокость, Егоров.
Егоров пораженно молчал. Потом выдохнул.
— Во мудак… Слушай, а ты там что снимал? Как им в этот церквус шприц пихают?
— В цервикс. Пару раз было. Но, в основном — лица счастливых мамаш в роддоме. Типа, неповторимые моменты начала семейной жизни. В присутствии будущего отца. От этого он особо тащился. Высший пилотаж. Причем по несколько романов одновременно вел. Процесс же небыстрый, результат непредсказуем, а организм адреналина требует постоянно.
— Дааа… — протянул Егоров. — Вот же мрази бывают… слушай, Вась, не кури здесь. Подвал не проветривается. Дым пластами висеть будет, а Каштылян уже на подходе.
— Так давай поднимемся, перекурим.
Телефон на брезентовом столике тренькнул и запрыгал по поверхности, наигрывая шлягер.
— О, накурились… Вась, может, возьмешь трубу?
— Егоров, не подъебывай. Хорош уже.
Егоров довольно хмыкнул, откатился на лопатки, прыжком поднялся с каремата, подошел к столику и взял телефон.
— Да, я. Понял. Загоняйте бусик между домом и теплицей, там дорожка. Гараж занят. С пульта ворота откройте и закройте. Ты в машине остаешься, братья Тырбы пусть козу вниз ведут. В дом не заходить. Сзади через гараж, и вниз по лестнице. Ключи от дверей на том же брелке, что и пульт.
Вася тоже встал с матраса, двинулся к своим софитам.
— Братья-с-Торбы?… Хоббиты, что ли? Включать свет?
— Тырбы они, а не «торбы». Не надо пока все включать, изжаримся. Одну дальнюю включи.
— Грузины? Или абхазы? У них там все на «а» заканчивается. Была у меня, Егоров, одна пианистка, училка в музшколе. Капба была ее фамилия. Ох, я тебе скажу, Егоров, где попало такое не найдешь, восточная страсть, горный темперамент… я потом ногти грыз, и все хотел ее нового мужа героем своего фильма ужасов сделать, хотя и сам же виноват был… не ценил пианистку, пока не проебал… дальнюю включать, которая на дверь светит или перекрест?
— Так то на «а» кончается, а то на «у». Тырбу на «у». Румыны они или молдаваны… или хуй его поймет, какие цыганы — не разбираюсь. У Хаши работают, но невысоко стоят. Пока типа стажеры под Каштыляном. Вторую лампу включать не надо. Вот так, отлично, чтобы со входа в глаза давало, как в гестапо. О, заебись, все. Только не снимай, пока не скажу.
Вася встал возле штатива, Егоров напротив двери, натягивая на голову черную балаклаву с прорезями для глаз и рта. Постояли молча, прислушиваясь к лестнице.
— Вась?
— А?
— А может, найдем твою Капбу, мужа отпустим в верхнюю тундру, да и будешь с ней в четыре руки играть на пианино?
— Егоров, не шути так. У нее уже двое своих детей и преподавание. — Вася вышел из-за штатива.
— Вась, перестань. Извини. Напряженный ты, я вижу. Пытаюсь как-то помочь тебе, отвлечь. Неудачно пошутил, согласен. За тебя переживаю. Прости, Вася. Все нормально.