Фотосессия. Эротическая повесть. Часть 2
…Валя ехала, стараясь укрыться от взглядов в неком воображаемом пространстве. Она уткнулась в уголок дверей, ни на кого не глядя — и все равно чувствовала, как взгляды снуют по ее золотой лысине, золотым рукам… Она выходила из "Позитиффа", одержимая озорным чертиком: ей хотелось дразнить, эпатировать, изумлять целый свет — "вот вам!" Но когда она осознала, что она — лысая, выкрашенная золотом, как елочная игрушка, идет по улице, и на нее смотрят – и КАК смотрят… а особенно — когда зашла в толпу, и вокруг нее тут же забурлили стихийные давки зевак… Всеобщей интерес к лысой вызолоченной девушке оказался непосильным испытанием для чертика-озорника, — он сник, скукожился, и — осталась только стеснительная, растерянная девочка Валя, отданная толпе на посмешище…
Несколько раз ее спрашивали, откуда она такая взялась — и она говорила, что, мол — из театра, со спектакля. Ей сочувствовали — "тяжело, наверно, в таком гриме", она говорила — "нет, даже приятно…" Краска сидела на коже плотно, как лак на ногтях — не мазалась, не стиралась с рук, — и Валя уже верила, что будет ходить вызолоченной всю жизнь.
…Она вспоминала, как после бритья Миша отвел ее в душ, и она уже была готова к тому, что он сейчас разденется, полезет к ней — и начнется… но Миша вышел, оставив ее одну.
Когда закрылась дверь, она глубоко вздохнула, выпуская напряжение, — открыла кран, и — какое-то время просто стояла под теплой водой, ни о чем не думая, растворяясь в одиночестве и теплом дожде. Струйки, стекающие по лысине, оказались новым ощущением — приятным, даже волнительным, — и она отдавалась им без единой мысли в голове.
Вагина настойчиво требовала внимания, и Валя, не утерпев, подняла рычаг повыше, намереваясь снять душ со стены… Мощная, неожиданно прохладная струя вдруг ударила ей в лысину, пронзив и оглушив ее. Ощущение было настолько сильным и непривычным, что Валя застыла в столбняке, содрогаясь от жестких струй, которые, казалось, месили ей мозг, проникая сквозь него в глубину тела, исторгая легионы мурашек… Потом Валя стала поворачивать голову, подставляясь струям там и здесь, стала хрипеть и выгибаться от этого бешеного массажа… "Вот так, наверно, снимают скальп" — думала она, — "как же это приятно, Господи…" Вагина прямо-таки кричала — но Валя, освеженная, растормошенная нежданной водяной атакой, озлилась на себя: "нет уж, фигушки" — и решительно прихлопнула рычаг вниз. Обстрел лысины тут же прекратился, и несколько секунд Валя привыкала к пустоте, окутавшей кожу на голове, и мысленно следила за каждой струйкой на теле…
…Макияж наводился долго, кропотливо: Макс, невозмутимо нависший над Валей, создавал вокруг ее глаз нечто многослойное, многоэтапное. Валю страшно подмывало глянуть хоть вполглаза в зеркало, которое — она знала – было совсем рядом, — но большую часть времени ей пришлось провести с закрытыми глазами. А когда открывала, Максим требовал – «смотри вверх», накладывая ей краску у самых белков. Валя, усмехаясь про себя, думала: впервые в жизни подставилась настоящему визажисту, и надо же — обнаженной! Голое тело, хоть и было вне пределов ее зрения, давало о себе знать: ветерок от вентилятора холодил соски, и между ног щекотало ощущение стыдной пустоты…
Накрасив Вале веки, губы, наложив крем, Макс выпрямился… Валя только-только хотела глянуть в зеркало, как Макс вдруг развернул ее кресло в другую сторону — в глухой угол. Валя выворачивала шею, пытаясь найти свое лицо в отражениях, — но Макс пробасил "не вертись!", и Валя затихла. А он достал маленькую банку, тоненькую кисточку, поднес ее к Валиной макушке — и Валю вдруг пронзила тончайшая щекотка, проникнув в нее до самых пяток. Валя сидела, не шелохнувшись, пока Макс рисовал ей на макушке какой-то узор. Было впечатление, что он рисует не на лысине, а где-то внутри Вали, глубоко-глубоко — на самых чувствительных ее нервах. Из Валиной вагины вытекла капля сока и потекла по "щечке", усиливая щекотку и Валины мучения…
Макс спустился Вале на лоб, на лицо, провел несколько линий на плечах, на груди. Наконец макияж был закончен, и Валю повернули к зеркалу.
В который раз за сегодня она вскрикнула, не узнав себя. На нее смотрело гламурное существо, обнаженное, вызывающе сексуальное, не напоминающее ни единой чертой то, что Валя привыкла видеть в зеркале.
Вместо привычных умильных глазок зияли темные овалы женщины-вамп — мохнатые реснички-тычинки, антрацитовые с блеском веки, переходящие в перламутровое многоцветье по краям — у висков и под глазами. Радужные переливы, неожиданно возникающие из угольно-черных овалов глаз, казались колдовским сиянием, струящимся из-под ресниц-тычинок. Ее глаза были как диковинные цветы, волшебные и опасные — черные маки или орхидеи, — а многоцветье по краям было выткано тончайшими узорами-паутинками. По лицу шли радужные тени, искрился блеск, переходя на шею и плечи. Губы были темным цветком, бордовым в середине, темнеющим по краям, и тоже радужным — с голубым, зеленым, серебристым блеском. По бритой головке струились, спускаясь на лицо, тонкие узоры — хрупкие, чувственные, как побеги колдовских цветов, — охватывали бегущими линиями лицо, стекали на уши, на плечо, на грудь, растворяясь у самого соска. Верхушки ушей тоже мерцали радужными пятнами. На Валю из зеркала смотрел волшебный эльф, посланец иных миров, инопланетянка из темных снов фэнтези…
И все это сейчас заснимут, увековечат, — что она, Валя – ВОТ ТАКАЯ! И Валя задохнулась от пьянящей радости.
***
…Съемка шла на подъеме. Миша ходил с камерой перед Валей, вдохновлял ее, внушал и гипнотизировал, как режиссер, оглушал ее напором темперамента — и она принимала позы все более пластичные, зовущие, откровенные. Валя упивалась собой, своей сексуальностью, своим образом нездешнего колдовского существа — и летала по студии, как экзотический мотылек. Тело было необычайно легким, будто невесомым, каждый его миллиметр был чувствителен, как никогда — взгляды вонзались в него маленькими иголочками, проникая вглубь. Смущение было забыто, и Валя упоенно, благодарно подставляла объективам каждую клеточку своего тела. Желание бурлило в ней все сильней и сильней, распирая тело, добавляя чувственности в Валины движения.
Первая фотосессия пролетела, как миг: Миша вдруг сказал "Отлично, Валюш, ты была… нет слов! Спасибки огромные, — отдохни. Ша, ребята!" — и Валя, опешив, замерла — "как, уже все?"
Смывать макияж было горько до слез. Валя двести раз вырвала из Миши клятву, что она получит все фотографии до единой, — и потом, глянув на прощание в зеркало, поплелась в душ. К ней зашел Макс — "сама можешь не справиться". Вале было все равно, и она отдалась Максу, который снял ей грим ватными тампонами, а потом деловито вымыл ее гелем, задевая соски…
Чистая, розовая Валя была уставшей и возбужденной. В паху ныло, и каждый миг ее голого общения с "позитиффщиками" усиливал это нытье. Ей никто не предложил одеться, а сама она стеснялась. О Валиной наготе никто не говорил, но каждое ее движение, каждый жест сопровождался одобрительным переглядыванием — Валя замечала это, как и все женщины, и ей было лестно и возбудительно.
Она поела с "позитиффщиками", снова выпила розового шампанского (оно заструилось по телу, утомленному впечатлениями, как теплая радуга), посидела голой в глубоком кресле — обивка приятно холодила спину и ягодицы, — полистала фотоальбомы, стыдливо и восхищенно рассматривая обнаженных моделей… И вдруг — случайно услышала разговор своих мучителей в соседней комнате:
— Ты что, охуел? Да, я сам хотел ее трахнуть, да, я люблю лысеньких, а она — самая офигительная лысачка из всех, которых я видел, — но… Е-мое, ты что — не видел, какая она? Как она спускала, а потом сидела и плакала? У тебя что, хуй подымется на такую? — Говорил Миша, сердито и возбужденно повышая голос — потому-то Валя и услышала его, — Она же, не …знаю… чистая, как фиалка! Ребенок ребенком… ей же десять лет, а не двадцать! При ее сиськах. Мы что, педофилы?
— Хуй-то подымется, — ответил кто-то, наверно, Костя, — уже поднялся, а вот душа… Хотя, с другой стороны — нафиг мы привели ее сюда?
— Чтоб ты спросил!
…Валя тряхнула головой. Ее мутило; по щекам текли слезы, а на кресло вытекло целое озеро сока, предательски холодящего вагину. В дверях стоял Макс — одетый, как обычно — и приглашал ее на второй раунд.
***
В комнате-гримерке, где ее брили и красили, уже сидел Миша, а на полу рядом с ним стояло несколько золотых банок с кистями. Валя обмерла… Миша сказал:
— Ну не бойся, Валюш. Это же просто краска, такая же, какой Макс тебе мордочку рисовал. Только сейчас ее больше. Ну, иди сюда, не трусь. Я уверен — ТЕБЕ БУДЕТ ПРИЯТНО…
Для храбрости Вале дали выпить новый фужер шампанского; она осушила его до дна и прошла к банкам — ноги опять сделались ватными, — а трое "позитиффщиков" окружили ее — и принялись водить по Вале кистями, липкими, обжигающе холодными, сразу с трех сторон: по спине, животу и голове.
…Валю пронзала сквозная щекотка: внутри — от возбуждения и выпитого шампанского, и снаружи — от влажных кистей. Она не выдержала этой тройной атаки и застонала… Миша на секунду прекратил ее красить, затем – ласково, но внушительно сказал Вале:
— Ты — чувственная, впечатлительная девочка. Постарайся держать себя в руках, ладно? Договорились? — Валя, покраснев, кивнула, и "позитиффщики" продолжили свое дело.
Вначале Валя с интересом и ужасом наблюдала за тем, как ее тело превращается в металл, непроницаемый, блестящий, — а потом закрыла глаза. Краска была ледяной, как жидкий огонь, она стекала вниз по Вале густыми щекотными струйками, облепляла ее кожу, как масло… Кисти гладили и холодили ее сразу с трех сторон, — и некуда было спрятаться. Прикосновение кистей к лысине пронзило холодной молнией; краска тягуче стекала с макушки на затылок…
Наконец, ей вызолотили лысину, уши… это тоже было нелегко выдержать — кисти забрались в мельчайшие складки ее ушей, в самые их недра, одновременно с двух сторон — и ей казалось, что ее вылизывают, глодают два чудовища, высасывая из нее наслаждение по капле. Потом попросили не открывать глаза – принялись за лицо, тщательно закрасив каждую ноздрю снаружи и внутри — Валя еле сдержалась, чтоб не чихнуть, — залепили веки тягучей массой, покрыли губы, шею…
Скоро Валина голова была полностью вызолочена, будто обмазана клейкой пастой, — и в этот момент чья-то кисть коснулась ее груди. Всего несколько прикосновений к соскам — и они моментально отвердели, превратились в тугие комочки, занывшие вместе с пахом. Параллельно Вале красили спину — широкими мазками сверху вниз. Она обожала тихую, медленную щекотку спины, ее приучил к ней дедушка — давно, еще в детстве… Валя стала выгибаться, но ее попросили не дергаться, и она послушно застыла, подставив кистям бедра и ягодицы.
Оттуда спустились к ногам, и ниже – к ступням… Валя с ужасом ждала, когда ее начнут красить ТАМ, — и это очень скоро случилось: ее попросили раздвинуть ноги широко, как только можно — и присесть, будто она зашла за кустик. Валя, распахнув интимные места, снова горела от стыда; она боялась позора, — знала, что нельзя кончать, ни в коем случае, ни за что…
И именно поэтому — все-таки кончила. Опять.
Навязчивая мысль о запрете оргазма коварнейшим образом возбудила и перевозбудила Валю, — она тщетно тужилась, пытаясь зажать выход горячей лавине, снова кипевшей внутри. Стоило кисти спуститься к ее лону, пройти влажным холодком от паха — к "щечкам" и анусу, коснуться ее распахнутой вагины — и…
Ощущение влаги между ног, вызванное холодящей краской, сыграло злую роль: Валя помнила это ощущение – оно появлялось, когда она была на пределе желания и ее заливало соками. В ее жизни было несколько таких моментов… А мучитель Миша еще и залез внутрь вагины, заползая в каждую складочку бутона, в каждый изгиб, щекоча набухший клитор… "Потерпи, Валюш, тут все надо закрасить…" Валя крепилась, стараясь не шевелиться, но… кисть, ползущая по клитору, высасывала из нее горячую волну против ее воли; клитор набухал — волна нарастала, становилась густой, необъятной, вырывалась из Вали… Вдруг Валя увидела себя в своем тайном сне — почти взаправду, правдоподобно до безумия. Дурман ее снов вдруг всосал Валю в себя, залил ее невыносимой сладостью, и…
— А-а-а-а-а-а-а… Валя, одержимая мучительной волной, забыла все запреты, разомкнула бедра, подставляясь Мишиной руке — кисть вдруг нырнула во влагалище, и из Вали будто брызнула горячая молния.
Валя хрипела, кричала, молотила тазом, вцепившись Мише в волосы…
— Ну вот, опять… Да что ж это такое?.. – растерянный голос был Мишин, а может, и нет, — Валя не поняла этого, и ничего не понимала, ибо волна, накопившаяся в ней за три часа, все лилась и лилась, и никак не могла истечь из нее. Вале казалось, что через вагину ее покидает жизнь, испаряясь прямо в небеса. Тогда Миша схватил ее рукой между ног. Валя закричала еще громче — ей показалось, что она умирает, — ноги ее онемели, подкосились, и она шлепнулась на пол. Миша нагнулся к ней, продолжая теребить ей вагину. В Валю вошло видение: она — умирающая бабочка, насаженная, как на булавку, на чью-то руку…
***
…Валюшка громко вскрикнула, потом — опомнилась, окинув пугливым взглядом вагон. К счастью, мотор гудел, и ее никто не слышал. Кто-то, правда, фотографировал лысую золотую девушку, едущую запросто вместе со всеми…
Валя вспоминала, как над ней нагнулись озабоченные "позитиффщики", а она продолжала кричать и дергаться, хоть оргазм уже отпускал ее, и радуги в глазах потухли, растворяясь в потолке. Валя, приходя в себя, машинально отдаляла страшную минуту диалога. И все же она наступила…
…Валя опять ойкнула… опомнилась, взяла себя в руки. В вагоне ехала обычная публика, уныдая, замкнутая, не имевшая понятия о том, что делается с Валей. Внутри снова начинало предательски ныть.
…"Позитиффщики" тогда были с ней тактичны, даже ласковы. Миша восхищенно говорил: — Какая ты, однако!.. Я фоткал сотни обнаженок, но такого… Вот это да… Ну, не огорчайся, не надо, — тебе ведь было хорошо? Приятно? Очень приятно, да? А это самое главное. Нас можешь не стесняться — мы никому не расскажем. Ни-ко-му! — он отчеканил это слово, испытывающе глядя на коллег. Они кивнули.
— Главное, что тебе было хорошо. Это же какая радость — испытать оргазм, да еще такой!.. (От Мишиной …откровенности Валя, сидящая на полу, не знала, куда деваться) — Не каждому дано, между прочим, испытать такую радость. Вот я знаю девок, которые иначе, кроме как в душевой, никогда не кончали. А ты — такая…
— Какая? — неожиданно для себя спросила Валя — чужим, хриплым голосом.
— Хорошая! — уверенно сказал Миша — и улыбнулся ей, как маленькой.
Продолжение следует…
(другие части этой повести можно найти, кликнув по ссылке "другие рассказы этого автора", и там — перейдя на страницу 2).
Пишите отзывы по адресу: vitek1980@i.ua