Дневник русалочьего мужа. Часть 2
4 ЯНВАРЯ
Возвращался из Блэк-Пойнта, — девочка встретила меня в море. Радуюсь — все с рыбкой моей в порядке — но сразу учуял неладное; вытащил ее, мокрую, на палубу, обцеловал от макушки до хвоста, и рассказала мне: были у нас люди, трое. Забрались в дом, что-то искали. Ее, слава Богу, не видели.
Всё. Первое вторжение. Хорошо, что предвидел и принял меры.
У нас с ней уговор: как только она слышит звук чужого мотора (а звуки она различает лучше любой аппаратуры) — моментально уходит в море. На случай, если незваные гости застанут ее на суше, я соорудил забор — за ним она сможет проехать на своем кресле к воде. И ни одна живая душа ее не должна видеть. Она и сама это понимает…
Черт, неужели — конец нашей мирной жизни? Казалось бы — дальше, чем мы забрались, не заберешься, лучше не спрячешься… Куда податься? А все жемчуг, будь он неладен. Вэнди носит мне его горстями, и я не выдержал — загнал пару штучек в Блэк-Пойнте. Старался тихо, тайно… Дурак, дурак, дурак!
Обменял покой любимой на белые блестяшки.
***
Вернулись в дом — будто стадо бизонов попаслось. Жемчуг, жемчуг — черт дернул меня с ним засветиться! К нему, разумеется, присовокупились слухи о моих покупках, и все вместе раздулось в некий мистический пузырь: одинокий профессор, просвечивающий рентгеном жемчужные горы.
Ничего не унесли, поганцы, но раскурочили все до последней дощечки. Я ни за что не боюсь, кроме моей рыбки, моей девочки. Хоть бы не принесло никого за две недели. (Через две недели хвостик срастется у нас, и буду снимать шину; а до тех пор — рыбка не может плавать далеко и быстро, и потому — привязана к моему дому). Не буду отлучаться; пока я здесь — не посмеют нагрянуть сюда. А посмеют — пожалеют.
***
6 ЯНВАРЯ
Вот уже и больше месяца, как Вэнди со мной.
Она изменилась неузнаваемо. Читает быстрее меня — "хватает" текст блоками, — и на нее не напасешься книг. В человечьей жизни ориентируется, будто жила среди людей много лет; к расспросам жадная — беседуем с ней часами; интересно ей все на свете, и частенько ставит меня в тупик. Ее мышление — отдельная тема (когда-нибудь об этом — подробнее и серьезнее).
На еду нашу она, следуя моему строгому наказу, не переходит — хоть чипсы и сладости манят ее, как ребенка. Слежу, ревностно исполняя должность русалочьего диетолога. Ездит на своем кресле, как заправский лихач, обгоняет меня, визжит — довольная!
Любимый, чистый, ласковый, любопытный, невозможно прелестный, нежный, гениальный ребенок. Милый, обожаемый, чувственный. Она жена мне, но в моем чувстве к ней есть что-то отцовское. И в ласках ее — что-то детское есть, отчаянно-искреннее: так забываться и отдавать себя умеют только дети.
Она — девочка, и она же — выше, чище, талантливей, умней меня. Когда ебу ее — к наслаждению от секса примешивается и долька чувства, будто посадил себе на колени маленькую девочку, чухаю ей затылок, вижу, как она балдеет… Сегодня влил в любимую дырочку, наверно, литров десять спермы, потом обсосал-облизал — обкончалась до полуобморока. Обожает ебаться мой жеребенок.
Гуляем с ней по острову. Чувствует себя на суше куда уверенней, чем я в воде.
***
Вода. Вода жизненно необходима ей; вода разделяет нас. Два мира, две стихии — кому, как не естественнику-медику, понять всю пропасть между ними? Но мы преодолеваем ее; мы любим друг друга, мы — вдвоем, мы — семья. Вэнди спит в бассейне, или в ванной, или на берегу (я вырыл для нее ложбинку — "спальную бухту"). Да, мы никогда не будем спать ночами в кровати, под одеялом; но я, кажется, привыкаю спать с ней в воде. Если ее нет рядом, под боком — не засыпаю. Не могу спать.
Ночевали в бассейне, в "спальной бухте" — чудно, жмется ко мне, льнет, сопит у меня на груди, водичка теплая — главное закалиться, не простудиться. На то ты и медик, Элистер Дуглас. Врачу, излечися сам!
Несколько раз, любопытства ради, забиралась ко мне в кровать. Я был счастлив, но — увы, ткань противопоказана ей, как и одежда: впитывает всю влагу, и девочке сухо. Ей, правда, понравились мягкие матрацы и подушки, понравилось, что можно кутаться в одеяло, и она сказала мне:
— У меня тоже есть любимое мягкое место. Оно мягче твоей кровати, много мягче. Я обожаю это место! Я отведу тебя туда…
Ого! Подползла, хулиганка, между ног — и лижет……!!! Потом продолжу.
***
8 ЯНВАРЯ
"Мягкое место" Вэнди — на другом острове.
Отправились туда на катере. Я предполагал что угодно — траву, песок, цветы, сено, — только не то, что увидел.
А увидел… грязь. Огромную отмель голубой глины. Отлив, море отошло прочь — и открыло два-три гектара гладко намытой глины, сверкающей на солнце, как сталь.
Зовет меня мое чудо, визжит, смеется, — "там хорошо!!! мягко, весело, приятно!!!.." С первого же шага увяз выше колена; а Вэнди, как змеючка, извивается, руками подтягивает себя, вся серо-голубая уже, под слоем глины — ни чешуи, ни кожи не видать, — и кричит: "дальше, дальше! Там самое мягкое!.."
Лег и пополз за ней. Тут же вымазался, как чушка. Дурдом! Но… очень скоро почувствовал с удивлением, что мне и мягко, и очень приятно, и весело, как в детстве — вопреки моей наносной врачебной брезгливости.
Еще минутка… и — возимся, хлюпаемся, обмазываемся, тремся, чавкаем, зарываемся, ныряем и фыркаем, как настоящие поросята!!! Это описать невозможно!.. Швыряемся мягкими комьями, зарываем друг друга, шлепаем, шлепаемся сами, прыгаем, скачем — и просто плюхаемся, получая дикое удовольствие от того, что мы в гуще этого вязкого киселя, и на нас живого места нет!
Господи, на кого мы были похожи! Видела бы меня моя мама…
Очень скоро чудо попросило: "сделай мне сладенько". Секс в глине, ну и ну!.. Хотела прямо здесь, безотлагательно — уже и возбудиться успела сильно, и красавца моего раздрочить; пришлось объяснить, что — не могу же я напихать ей глины в матку.
Отползли к воде, вымыла мне агрегат (аааа!!! как описать ЭТО наслаждение?!), — сел на нее, как на санки, вплыл в ее дырочку, скользкую, мыльную — и поехал на девочке обратно! Она только охнула.
Еду, скольжу на ней — и ебу ее, и каждым рывком толкаю вперед! Визжит, смеется, стонет счастливо, как дите с мороженым… А я приноровился — чтобы и ездить на ней по глине, и ебать ее вкусненько, — колени согнул, ноги выгнул параллельно грязи, как лыжи, руками держу девочку за сиси, как за руль, — и носимся по грязевой лагуне, как по стадиону!
Катались так не знаю сколько. Наконец мне захотелось выебать ее с силой, всерьез, — притормозил, поднажал на девочку, зашлепал в ней, как поршень. А если мять сквозь глину ее сосочки — ей скользко, сладенько, она просто волком воет, выгибается дугой, головку в глину вдавливает… Тут я и решил закопать ее.
Боже мой — но Вэнди, Вэнди!..
Мог ли я предположить каких-нибудь полгода назад, что буду валяться с температурой на Большом Барьерном Рифе, и за мной будет ухаживать русалка в инвалидном кресле?
У меня нет никаких слов, чтобы описать… Я начинаю реветь, как только думаю об этом. Она все время со мной. Окунается, чтобы не задохнуться — и ко мне. Держит меня за руки, впитывает боль — и мне лучше. Отходит тяжесть, красные точки уплывают из мозга… Вэнди! Она лечит меня. Дала в раковине какой-то дряни, горькой и вонючей, как желчь: "огонь в теле, плохой огонь…" Жаропонижающее. Русалочья медицина. В доме — ни одного подходящего медикамента. Как же: умные врачи не болеют такими банальными болячками, как пневмония.
Носит мне еду. Выучила мой рацион; пытается что-то готовить. Смех и грех. И сердце разрывается…
Бледная. Гоняю ее — обижается: "ты не хочешь видеть меня?" Говорит: "ты лечил меня — теперь я лечу тебя. Так надо". Драгоценный мой жеребенок!
Только б не заболела сама!
***
14 ЯНВАРЯ
Мне лучше. А Вэнди заболела. Воздушно-капельный путь, папу его.
39. Русалочьи лекарства добывать не умею. Своих нет. Придется ехать в Блэк-Пойнт.
Боже, спаси и сохрани ее…
***
16 ЯНВАРЯ
В Блэк-Пойнте у меня угнали катер. Вернулся на прокатном… нет Вэнди. Разгром, пустота. Нет Вэнди.
Думал: испугалась чужого мотора. Кричал: я здесь, плыви сюда!
Нет. Нет ее.
Второй день пошел. И катера нет.
***
Был у нас уговор. На него вся надежда…. Если поймают, привяжут ее — пусть пообещает негодяям жемчуг. Чтоб выпустили в воду. Приведет их к условленному месту, дескать, там жемчуга много, нырнет, и там в коробочке — пилки-ножики. Я дал ей, она спрятала на дне.
С полицией боюсь свой катер искать: вдруг прирежут ее. На новом — только отпугну ее, если она жива. Как быть?
***
17 ЯНВАРЯ
Купил новый катер — изъездил в поисках не знаю чего весь архипелаг, кажется. Еле стою на ногах.
Нет. Ни катера, ни ее.
Не вернулась.
***
Господи!.. Если ее там нет — все. Болше не увижу ее.
***
20 ЯНВАРЯ
Спит. Обкончанная, умиротворенная, заласканная. Сопит в бассейне.
Сегодня ей лучше: аппетит проснулся, поплавала немного… Попросила "тух-тух" — выебал ее нежненько, медленно, чтоб силы не тратила, а только впитала в себя. Расслабил, зачухал — если пальчиками щекотать ей нежненько кожу, девочка оплывает, мягкая становится, чувствительная — тут ей только язычком клитор обработать, и готово: наливается, набухает, мучится, принимает в себя наслаждение, как воду в губку. И спускает без катаклизмов, сладенько, обволакивающе, урчит медвежонком… Обожаю ее, когда она спускает: розовая-пунцовая, глазки круглые, мутные, счастливые. Вставлял ей не спеша, без напора, чтоб распробовала, как член скользит-распирает ее, наполняет теплом ее тельце…
Я не верю, что нашел ее. Ебал ее только что, горел в ней сладким огнем, лопался и взрывался в ней… не верю. Моя девочка, мой жеребенок.
…Все было так, как я и думал. Услышала мотор моего катера, не спряталась, думая, что это я… Когда увидела ублюдков — было поздно. Поймали ее, опутали сетями, потащили… ей плохо, мутит ее… Пообещала жемчуг — и дальше, слава Богу, все по нашему сценарию. Привязали, нырнула, перепилила канат — и тю-тю.
Но до того… Я спросил Вэнди: они что-то сделали с тобой?
Девочка как посмотрит на меня… я заревел, бросился к ней, целовал ее, как сумасшедший, и шептал ей:
— Забудь… Забудь. Они злые, но ты их победила. Ты их обхитрила. Забудь все. Нам будет хорошо.
Вэнди плакала и рассказывала мне:
— Я не хотела… Они связали меня, и… Все по очереди, а потом… Потом — даже двое сразу… Один сзади, другой спереди. Меня подвесили к мачте. Я умирала… Я не знала, что можно так… сзади… Мне было… очень больно, и… самое страшное — было приятно. Я не хотела этого, но мне было приятно. Сзади… И когда они… двое… я… в общем…
И она разревелась, — и мы ревели вдвоем, обняв друг друга. Я представлял, как Вэнди корчится, насаженная на два бандитских хуя, извивается, воет от сладости и унижения… как сладко было думать, что Вэнди никогда не выебет ни один хуй, кроме моего… Господи! Я целовал поруганные дырочки, слизывал с них воображаемую грязь, — и Вэнди вдруг попросила меня:
— Сделай мне «тух-тух».
Голосок ее изменился; пизденка потекла, заблестела…
Кажется, девочке было хорошо.
***
21 ЯНВАРЯ
Поправляется рыбка, поправляется маленькая!!! Температуры нет, легкие почти не поют, сил прибавилось — просится в океан. Отпустил ненадолго. Боюсь за нее страшно, и скучаю без нее…
Антибиотики спасли ее. Помогла и глина ее любимая — недаром Вэнди "что-то повело туда", как она сказала мне. Пролежала, зарывшись, как угорь, три дня — создала себе идеальный температурный баланс. Никакая постель не заменила бы такой глиняной купели.
Но я вовремя нашел ее.
Так. Надо думать, как быть дальше. Дано:
1) Они вернутся.
2) Деньги на исходе.
3) Здесь, на этих островах Вэнди жизни не будет. Во всяком случае, со мной.
4) О разлуке не может быть и речи. Сегодня я выяснил это окончательно и бесповоротно.
5) Разлучить ее с океаном — преступление, которого я никогда не прощу себе.
6) Как быть?
Конечно, в теории благородно было бы отпустить ее в недра океана… Но тут дело не только в моем эгоизме. Сегодня она сказала мне:
— Если мы с тобой разлучимся, я умру. Вдохну воду и умру.
Вот так.
Так что — думай, Эйштейн, думай, как быть. Теперь твоя жизнь тебе не принадлежит.
…Вернулась. Бегу кормить, лечить, ласкать, облизывать моего жеребенка.