День первый
Все началось одним летним днем в пятницу. Моя мать с подругами решили на выходные отдохнуть на даче одной из подруг, в то время как мой отец, со своим другом, мужем той самой подруги, в эти же выходные отправлялись на рыбалку. Я уже потирал руки от радости, что выходные буду предоставлен сам себе, как отец перечеркнул все в самый последний момент.
— Тебе уже скоро семнадцать, вон мышцы больше, чем у меня, так что сможешь защитить женщин на даче – произнес он – мать, наверное, уже с тетей Таней и тетей Светой скоро туда отправятся после работы.
Прежде чем продолжить я хотел бы охарактеризовать и описать участников этой истории, чтобы было понятнее, почему именно так стали развиваться события, а не по-другому.
Моей матери – было уже тридцать пять лет, отец старше её на десять лет, к тому времени, когда она сообщила, что забеременела, еще со школьным портфелем, он уже создал свою компанию. Свадьбу они сыграли сразу же после школьного выпускного вечера, а через пять месяцев, родился я. Видимо это и отразилось на её слабохарактерности, поэтому легко поддавалась влиянию. Фигура её, ни чего не имела общего с фотомоделями, но из всего окружения женщин наших знакомых была самой симпатичной.
Среднего роста с соответствующим весом своему росту. Аккуратной прической, тонкая красивая шея, плавные плечи пропорциональные её бедрам, рожавшей женщины. Средней величины высокие груди, и даже когда она не надевала лифчика под одежду, то они только слегка меняли свои формы, что говорило об их упругости. Обозначившийся выпуклостью животик с аккуратной ямочкой пупка, без складок на боках талии. Круглая с красивым изгибом, переходящим к ровным и стройным ногам, попка.
Подруга матери тетя Таня, была моложе её на четыре года, тоже вышедшая в юном возрасте замуж за друга моего отца, который старше её был более чем на пятнадцать лет, правда детей у них не было до сих пор. С матерью их сдружила, дружба их мужей, так как во всех мероприятиях участвовали вместе, а затем в вовсе тетя Таня перешла работать в нашу компанию вместе с моей матерью. Телосложением и ростом она мало, чем отличалась от моей матери, не смотря на то, что не рожала, что говорило о её склонности к полноте, с которой она боролась с помощью диет и спорт тренажеров.
Тетя Света, школьная подруга матери, по характеру была противоположность двух подруг, как говорил отец "сорвиголова". Видимо поэтому она уже дважды была замужем и оба раза от неё уходили мужья. Она строго следила за своей внешностью, и я ни разу не видел её без макияжа. Фигура у неё была, что называется "точеная", правда груди уже изрядно "пообносились", так как у неё было двое детей. Однако живот у неё был плоским, широкие бедра и высокая попка на стройных длинных ножках. Мать с тетей Таней могли часами слушать её с открытыми ртами, о её "похождениях", только покачивая головой о невероятности с небольшой завистью в глазах. Тетя Света была их отдушиной, позволяющей им отвлечься от рутинной семейной жизни, хотя бы в мыслях
Дача, на которой разворачивались события, принадлежала тете Тане, доставшейся ей от её родителей по наследству. Находилась она в двадцати километрах от города в лесу и представляла собой небольшой одноэтажный деревянный домик состоящий из двух комнат, кухни и не большой прихожей. На территории дачи кроме больших сосен, которым был ровесник домик, было еще несколько построек, небольшой сарайчик, уборная, и душевая кабинка на солнцепеке, а за домиком был так называемый "навес", беседка, густо заросшая вьющимися растениями. Вся территория дачи была обнесена сплошным высоким уже новым забор, только с одной стороны, со стороны густого смешанного леса, отделенного пологим рвом была зеленая непролазная изгородь. В свое время отец с дядей Лешой, хотели построить на этом участке большой дом, но потом раздумали, решив, что с удобствами они могу отдыхать и в городе, а здесь все естественно, ко всему еще тут мобильная связь была не доступна, что позволяло отдыхать без надоедливых звонков по работе, а чтобы поговорить по сотовому телефону нужно было выходить на трассу за пять километров от дачи.
— Отсюда добежишь, а может тебя подберут, по дороге наши женщины, на такси – сказал отец, высаживая меня из машины на трассе, от которой вглубь леса уходила лесная заросшая дорога с обозначившимися двумя колеями, а сам продолжил путь дальше по трассе.
День был жарким, поэтому я сбросив с себя маячку, зашагал в известном мне направлении. Пять километров, по лесной дороге я преодолел минут за сорок, так и не встретившим на своем пути такси, про которое говорил отец, ни туда ни обратно. Уже подходя к высокой изгороди дачи, я заметил, что над её территорией подымается синий дымок, характерный от углей мангала, на котором приготавливается шашлык. Калитка была закрыта из нутрии, поэтому мне пришлось громко в неё постучать, прислушиваясь к веселым женским голосам и громкой музыке, раздающимся где-то в глубине территории дачи. Дверь мне открыла тетя Таня, которая увидев меня немного побледнела и растерялась, застыв с открытым ртом, даже не попытавшись скрыть своего удивления.
— Отец прислал, чтобы я вас здесь защищал – приветливо улыбнувшись, объяснил я свое неожиданное появление, которое вызвало не только растерянность у тети Кати, но и небольшую панику у остальных присутствующих на даче женщин.
Вскоре обнаружилась и причина этой паники и растерянности, когда я прошел вглубь территории дачи. У горящего мангала, стоял приветливо мне заулыбавшийся с голым торсом лохматый "чурка", а стол под навесом был уставлен всевозможными закусками и под ним уже валялось пару пустых бутылок из под коньяка. Женщины уже были в легких коротких халатиках при движении не скрывающих, что под ними они в купальниках. Все это говорило, что женщины на дачу прибыли на много раньше, чем говорил отец.
Когда же из домика появился еще один "чурка" с обнаженным шерстяным торсом, то я был уверен, что где-то неподалеку, есть и третий, и уже собирался задать вопрос своей матери, вид у которой был растерянный, "Кто это и что это все значит". Однако я ошибался, вследствие чего и был немного сбит с толку, когда тетя Катя на правах хозяйки, немного отойдя от шока, вызванного моим неожиданным визитом представила мне "чурок".
— Это дядя Рафик и дядя Гарик – друзья тети Светы, — проговорила тетя Таня, а тетя Света в подтверждение обняла сзади за голый торс дядю Гарика, прижавшись к его лохматой спине.
Чуркам было лет по тридцать, не высокого роста, плотного телосложения, без видимых признаков накаченных мышц, с выпирающими животами и покрытых густой растительностью на груди и спине, одним словом ни чего примечательного в них не было, обычные "чурки" изобилующие на рынках.
После моего приезда, уже не слышался громкий женский смех над территорией дачи, кроме конечно тети Светиного, чувствовалась присутствие скованности, и напряженности в поведении матери и тети Тани, хотя координация их движений и блестящие глаза говорили, что они не в трезвом состоянии, в котором они обычно беззаботно веселятся.
Зазвучавшие за столом кавказские тосты к шашлыку, стали по мере употребления коньяка разряжать скованную обстановку, мать и тетя Таня уже широко улыбались, а иногда и хихикали над пошлыми шутками "чурок". Покушав в веселой компании, естественно без спиртного, я отправился выполнять поручения дяди Леши, подстригать зеленую изгородь надо рвом. Часа через полтора, выполняя работу, я услышал приглушенные голоса своей матери и тети Тани с обратной стороны густой изгороди не далеко от меня, которые разговаривали заплетающимися языками, поэтому не удивительно, что они отнеслись не внимательно для выбора места, чтобы посекретничать.
— Вот наши кобели, прислали нам сторожа – говорила моя мать явно изменившимся голосом от употребления спиртного.
— Может, ты с ним поговоришь? – осторожно спрашивала тетя Таня, по голосу, которой тоже можно было без труда …определить её пьяное состояние.
— Нет, не надо заострять внимание, он еще маленький и ни чего не понимает, не смотря на то, что уже вымахал – говорила мать, а затем, перейдя чуть ли не на шепот игриво продолжила – этот Рафик такой наглый, чуть ко мне в трусики рукой не залез под столом, и что он ко мне привязался, Светка же тебе его привезла. Ну не чего я его накажу за тебя, раздразню его, а потом от ворот поворот дам, пусть помучается с опухшими яйцами. Ты если что, присмотри тогда за Тошкой, чтобы он ненароком где-нибудь нас не застукал.
— Говорила же я, и тебе и Светке, что надо было троих брать с собой, а мне теперь в няньках ходить – посетовала тетя Таня – и все ты, "я не смогу, я не такая", а сама видишь, как завелась, что уже скоро трусики менять будешь.
Из-под навеса прозвучал громкий голос тети Светы, позвавших своих подруг снова к столу, поэтому разговор был прерван, и женщины отправились на зов. Теперь все стало на свои места, и хотя на душе у меня все кипело от негодования, однако я решил пока им не мешать и не нарушать их планов, чтобы убедиться насколько все далеко может зайти, а потом уже нанести болезненный удар в самый неподходящий момент. Минут через сорок я тоже вышел к столу, сохраняя внешнее спокойствие. Мать была уже в состоянии сильного опьянения, как и тетя Таня, в том состоянии, когда люди теряют контроль над своими поступками эмоциями, когда их кругозор сужается до узкой полоски опьяненного разума. Она сидела рядом с "чуркой", который обнимал её за плечи. При моем появлении она виновато улыбнулась пьяной улыбкой и не очень-то настойчиво попыталась освободиться от объятий "чурки", но его рука только сползла ниже к её талии, где и осталась. Тетя Света была немного потрезвее, однако и она потерялась в своих поступках и уже не контролировала, что и при ком говорит.
— Ну ладно мы пойдем с Гариком немного попыхтим на диване – произнесла она не обращая внимание, что я сижу рядом и что её подругам уже все равно куда она пойдет.
Прошло минут двадцать, как тетя Света ушла, ластясь о "чурку" в домик не ровной походкой, прежде чем в установившейся тишине словно очнувшись ото сна тетя Таня невнятно пробубнила, "пойду дам им простыни". Она едва попала в двери, расшатываясь из стороны в сторону, расставляя руки, чтобы поймать опору и не упасть. Видимо от того, что я сидел с боку за столом, опьяненный разум матери уже не смог захватить меня в поле её сузившего зрения, а "чурка" продолжал наглеть уже не обращая внимания на меня, убежденный в моем безучастии к происходящему. Он лапал мать за все её выпуклые места, и пытался её поцеловать в губы, но она игриво уворачевалась и он звонко чмокал её только в щеку.
Я старался пристально не смотреть на них, а наблюдал только краем глаза, утешая себя только тем, как им после этого будет больно и даже может быть в прямом смысле этого слова. Вскоре мать подозрительно заелозила задницей на лавке, а на её пьяном лице с прикрывшимися глазами отразилась блаженство. Я как бы случайно заглянул под стол. Ноги матери были широко разведены в стороны, а между ними орудовала поверх её трусиков рука "чурки", наглаживая её промежность, между тем, как мать подмахивала руке елозя своей задницей по лавке. Это уже было слишком. Я выпрямись над столом, и громко прокашлялся, заявив о своем присутствии, о котором они забыли. Мать встрепенулась и бросив на меня все тот же виноватый взгляд, как бы очнувшись ото сна обвела глазами беседку и невнятно произнесла
— А где Танька?
— Наверное, уже спит – ответил я и предложил – может пока с тобой все хорошо, пойдем и я тебя провожу спать.
Мать широко заулыбалась, так и не осмыслив моих слов, игриво замотала отрицательно головой, после чего попыталась встать на непослушные ноги, но едва не упала снова на лавку, а осталась стоять только благодаря, что "чурка" поддержал её за задницу. Опираясь о стол и спинки лавок мать поддерживаемая "чуркой" за задницу все же вышла из беседки и расшатываясь из стороны в сторону направилась к дверям в домик.
— Я провожу – проговорил "чурка", как бы делая мне одолжение, поддерживая её уже за талию.
— Только проводи, не более – спокойно произнес я им уже в след, но достаточно громко, чтобы он расслышал и понял смысл моих слов.
Выждав минут десять, уверенный в том, что "чурка" уже не появится, я вошел в домик дачи. В маленькую прихожую проникали звуки сладострастных стонов тети Светы и скрип пружин дивана одной из комнат, на пороге которой на полу валялся её халатик. Я сделал несколько шагов в направлении другой комнаты, где дверь так же была открыта, и остановился прислушиваясь. Тихий храп, шелест одежды, трение тел с чмоканьем губ, доносились из комнаты, а иногда и невнятный голос матери, тонущий, словно ей прикрывали рот. Я вошел в комнату и остановился на пороге. На широком диване лежала кверху попой тетя Таня, халатик которой задрался, обнажив её попку в плавках купальника, она тихо похрапывала в глубоком пьяном сне. На полу на покрывале и сброшенной с дивана подушке лежала моя мать с широко разведенными ногами и согнутыми в коленях. Халатик её был полностью расстегнутый, под которым уже не было ни трусиков, ни лифчика, она была совершенно голой, а над ней между её широко разведенных ног приподымался, торопливо расстегивая брюки "чурка" стоя на коленях и намереваясь снова на неё лечь.
— Нет не надо, кто-нибудь нас увидит – тихо и невнятно зашептала мать, когда он с неё приподнялся
— Мы быстро – торопливо отвечал "чурка" уже треща молнией на брюках.
— Спешить не надо, а то ты ей в жопу можешь засадить и порвать её, что она тогда скажет своему мужу – довольно громко и вульгарно проговорил я.
Мать словно поразила молния, заставив её тело вздрогнуло так, что её даже подбросило на полу. Хотя все произошло быстро, однако я успел много увидеть за этот миг. Отскочивший в сторону "чурка", от толчка её ноги, позволил мне рассмотреть темную промежность моей матери, поросшую черными, как смоль волнистыми волосами, раскрывшиеся пухлые половые губки меж, которых выглядывали нежные розовые сочащиеся влагой складки, налившиеся от сильного возбуждения. Глаза матери только на миг встретились с моими глазами, в которых застыл ужас, а я в свое время одарил её взглядом презрения и брезгливости.
— Ну, ты же мужик. Ты, должен понимать – произнес с характерным акцентом "чурка", подскочив ко мне, надеясь, что я выйду, а он продолжит, или же в противном случаи он вытолкает меня за дверь.
— Я не мужик, я когда-то был сыном этой проститутки, а тебя я предупреждал, чтобы ни чего лишнего – так же громко произнес я и вложил весь свой накопившийся гнев в удар, припечатал ему с правой кулаком в лицо.
"Чурка" отлетев по воздуху метра на два, громко рухнул на пол и затаился в глубоком нокауте. Я развернулся и вышел из комнаты уже не обращая внимание на отчаянный нечленораздельный крики матери. Прихватив свою маячку, я намеревался снова вернуться на трассу и оттуда уже созвониться с отцом, чтобы испортить и ему выходные. Однако до калитки еще оставалось метров двадцать, как я услышал крик матери несущейся босой за мной с развивающимися полами халатика и выставленными руками вперед.
— Стой – кричала она, не обращая внимание, что пустилась в погоню за мной совершенно голая, и что я обернувшись на её крик застыл рассматривая, как подпрыгивают её сиськи при беге с розовыми небольшими сосками и её немного выпуклый черный треугольник внизу животика. Лицо у матери стало белым как полотно, а её пухлые алые губы посинели, по щекам катились ручьем слезы. Настигнув меня, она опоясала меня крепкими объятиями, прижавшись ко мне всем своим голым телом намертво, однако говорить уже не мола, а только хлопала посиневшими губами, словно ей не хватало воздуха и она задыхалась. Меня поразило, что она стала совершенно трезвой, словно льющиеся из глаз ручьи слез – это алкоголь покидающий её тело через глаза.
Через минуту, после того как …она меня настигла, к ней на помощь уже спешила тетя Света, на ходу набрасывая на голое тело халатик, без малейшего стеснения выставив мне на обозрение все свои прелести, обвисшие раскачивающие из стороны в сторону с коричневыми большими сосками груди, и рыжеватый со слипшимися от влаги волосиками лобок.
В моей памяти тут же всплыла картина двух летней давности, когда я случайно вернувшись раньше времени со школы, а мать была еще на работе, застал отца с тетей Светой трахающимися у нас дома. Тетя Света тоже тогда предстала передо мной в голом виде и у меня было достаточно времени, чтобы её хорошо рассмотреть, однако отец тогда не сильно-то расстроился, что я стал свидетелем его измены. Подбежавшая тетя Света так же обхватила меня за торс руками прижавшись ко мне, словно я пытался вырваться из объятий матери.
— Тошечка, ну успокойся – со сбившимся дыханием произнесла она
— Я совершенно спокоен теть Свет – проговорил я, удивив её спокойным голосом и даже улыбнулся посмотрев на её обнаженное тело, которым она ко мне прижималась – ну если, только вы меня разволнуете.
— Ой, прости – заулыбалась она и подмигнула мне, запахивая полы халатика, а затем потянула уже нас вдвоем с матерью предлагая углубиться на территории участка дачи под навес – пойдем, присядем спокойно поговорим.
Я не стал упираться, понимая, что все равно у меня ни чего не получится с отбытием с дачи, так как мать приросла на мертво и мне бы с ней пришлось с голой тащиться до трассы.
— Застегнись хоть – бросил я брезгливо матери, когда мы, уже присаживались на лавки под навесом
Мать одной рукой, застегнула пару пуговиц и снова опоясала мой торс, сев на лавочку так плотно, что чуть ли не на колени ко мне, казалось уже после того как я застал её голой с "чуркой", ей уже было все равно.
— Тошка ты там этого не убил – с беспокойством спросила тетя Света, кивая головой в сторону домика, и после того как я пожал плечами, она добавила – пойду, посмотрю, за одно разбужу Таньку и выгоню этих придурков.
Минут через пять тетя Таня выскочила из домика не менее с бледным лицом и испуганными глазами, чем у моей матери. Тетя Света быстро её протрезвила, растолкав и сообщ
— Я в туалет хочу – уже не выдержав, пояснил я.
— Катька слышишь, отпусти пусть в туалет сходит, не в штаны же ему делать – пришла мне на помощь тетя Света – а вы давайте пока коньяку выпейте.
— Я больше пить ни когда не буду – невнятно пробубнила мать, продолжая всхлипывать, все же отпуская меня, но последовала следом и остановилась только у выхода из беседки, наблюдая за мной.
— Ну и напрасно, вам как раз он сейчас не повредит – проворила тетя Света и пока я выходил из беседки стала разливать коньяк по стопкам, причем до краев.
Когда я вернулся, стопки уже были пустыми, а у женщин на щеках появился румянец, свидетельствовавший, что они выпили, однако мать снова опоясала меня, съежившись, и снова едва не взобравшись ко мне на колени, присевшему на свое место. Её чувство вины и раскаяние за свой поступок, наблюдая, как она переживает и мучается, пробудили во мне к ней жалость, и хотя у меня еще оставался не приятный осадок от случившегося, однако я засомневался, нужно ли об этом рассказывать отцу. Прошло еще пару часов прежде, чем к нашему разговору и смеху присоединилась тетя Таня, правда, начав только широко улыбаться слушая вульгарные истории подруги.
Мать по-прежнему сидела, прижавшись ко мне обвивая своими руками мой торс, совершено безучастно ко всему происходящему, и даже когда тетя Света настоятельно рекомендовала выпить коньяка, она подымала стопку одной рукой, а второй продолжала удерживаться за меня. Изредка она поправляла полы халата, обнажающие её ляжки до основания и черного треугольника волос внизу живота, заметив, что я скользнул по ним глазами, и тогда на её пухленьких губах вспыхивала застенчивая улыбка и она сильнее прижималась ко мне. Прошло уже часа четыре после инцидента, обстановка была разряжена благодаря тети Свете, а на улице уже стемнело.
— Ну что давайте, наверное уже спать ложится – предложила тетя Таня, на которую в отличие от моей матери стал действовать после стресса алкоголь – Тошка ты ложись на диване в маленькой комнате, а мы втроем поместимся на диване в большой, только не забудь проверить калитку.
Однако мать, как глухо немая замотала отрицательно головой, а тетя Таня уже выходя из-за стола, добавила
— Ну как знаете, вам действительно нужно поговорить наедине без посторонних.
Разговора все равно не получалось, даже когда мы остались с ней наедине, мать едва начинала произносить "сыночек, миленький, любимый прости" сразу же начинала всхлипывать и давиться слезами. Она продолжала неотступно преследовать меня, теперь уже вцепившись в мою руку, так что когда я пошел проверять калитку, мать была со мною рядом, держась за мою руку. Не остановило её, когда я после этого пошел в туалет, она как часовой была неподалеку, а когда она отправилась в летний душ, то сославшись на страх взяла с меня слова, что я буду стоять рядом с душевой.
Из душа она вылетела с мокрой головой и наброшенным на голое и мокрое тело халатики, снова застегнув его второпях не на все пуговицы, и уже на улице в моем присутствии вытирала голову полотенцем. Тетя Таня уже застелила диван, поэтому не было нужды зажигать свет, я быстро разделся до трусов и лег, отвернувшись к стенке, а затем уже с краю легла мать, укрывшись со мной одним легким покрывалом. Ни чего предрассудительного в том, что мы были в одной постели не было, мы иногда тут же на даче спали с матерью на одном диване, и во время дневного сна и бывало, что и ночью, поэтому я и занял надлежащую позицию. Только на этот раз она лежала со мной без нижнего белья, которое она не надела, потому как её купальник валялся где-то на полу в той комнате, да и сумка с другими её вещами была там же.
Прошло минут пять, прежде чем в наступившее тишине раздались всхлипы матери, свидетельствующие, что она снова начала плакать.
— Прости сынок я мешаю тебе спать – дрожащим голосом прошептала она и заворочалась, подвигаясь ко мне, после чего дотронувшись до моего плеча, потянула его на себя – повернись ко мне, я хочу обнять тебя, мне так будет спокойнее и может быть я тоже засну.
Я повернулся к ней лицом, а мать крепко обняла меня за шею и торс, прижавшись всем своим горячим и влажным телом ко мне, при этом крепко поцеловав в щеку.
— Ты знаешь, Тошка, я расстроилась не оттого, что ты расскажешь отцу, и мы с ним расстанемся. Нет, я расстроилась, что могу потерять тебя, своего сына, единственного, что у меня есть в жизни, оставшись в твоих глазах на всю жизнь проституткой, позволив только …раз в жизни расслабиться и потерять контроль над собой из-за сильного опьянения – пояснила причину своих слез мать, продолжая всхлипывать – прости меня, если сможешь.
— Я не собираюсь ни чего ни кому рассказывать, в конечно счете, я сам немного виноват в случившемся. Я мог пресечь это еще, когда ты была вменяема, поэтому вовсе на тебя не сержусь – откровенно признался я.
Мать прижалась своими горячими и мягкими губами к моему лицу, а я почувствовал, как по её щекам бегут слезы. Наступила тишина, которую только изредка нарушали остаточные всхлипы матери, и тут произошло непредвиденное.
Мой член прижатый крепкими объятиями матери к её вздрагивающему во время всхлипов мягкому и теплому животику, отделенный лишь тонкой материей моих трусов, стал к моему великому стыду наливаться и твердеть. Отвернуться и скрыть это я не мог, мать продолжала крепко обнимать меня и прижиматься своим телом ко мне. Между тем как я не старался об этом не думать, все же стал чувствовать его основанием даже волосы на её лобке, навязчиво всплывающие в памяти картины обнаженных её интимных частей тела.
Изменения в моих трусах, на животе и лохматом лобке не ускользнуло и от матери, она хоть и не показывала виду, но всхлипывать уже перестала совсем и теперь словно ждала, что будет дальше, не ослабевая прижиматься к огрубевшему моему половому органу. Только тем что мой член превратился в каменный все не ограничилось, мать словно прислушиваясь, как он наливается мощью в моих трусах, затаив дыхание слала прерывисто дышать от чего её животик при каждом вздох и выдохе шевелился, тем самым вынуждая член непроизвольно слабо подергиваться от приятных волн истомы, которые распространяясь по моему телу и вызывали дрожь.
— Тебе холодно? Сейчас я тебя согрею – тихо прошептала мать, зная истинную причину моего дрожащего тела.
Однако пошевелившись, она вместо того, чтобы отодвинуться от меня, напротив, слегка приподнялась и положила свою голую ляжку на мои ноги, так что теперь мой окаменевший член плотно был прижат к её горячей, влажной промежности, отделенной от неё только тонкой тканью моих трусов. Подергивания члена участились и стали уже достаточно сильными, чтобы мать могла уже скрывать, что она их не ощущает, а вместе с тем и волны истомы, трепавшие мое тело увеличились, заставляя его уже вздрагивать.
— Тебе так приятно – едва слышно прошептала мать с горячим дыханием мне в лицо, а я почувствовал, как её бедра дернулись в направлении моего члена повторив движения несколько раз, прижимаясь к нему и откатываясь, что уже больше напоминало движения полового акта.
— Даже очень. И мне сильно стыдно – признался шепотом я, боясь открыть глаза, чтобы не встретится с глазами матери, и немного отодвинулся от неё.
— И мне тоже очень приятно и стыдно. Хотя все это естественно ты почти взрослый мужчина, а я в первую очередь, женщина. Давай просто поговорим с тобой, ни как мать с сыном, а как друзья, может это позволит нам понять друг друга – проговорила она.
Член уже не прижимался к горячей промежности матери, поэтому волны истомы от его подергивания предвещающие умопомрачительное блаженство, стали откатываться назад отдаваясь дискомфортом в яичках.
— Ты еще не спал с девочкой, ни разу? — спросила мать, делая акцент на слове "не спал"
Я отрицательно покачал головой, а она начала откровенно вспоминать пикантные истории, из своей юности, расспрашивая и меня о моих историях, эротических фантазиях и снах. Мы с ней так увлеклись рассказами на интимную тему, что уже без малейшего стеснения выкладывали о себе все подробности, это был разговор поистине двух друзей, не имевших ни возрастных, ни половых, ни родственных границ. Мать рассказала, как в пятнадцать лет во сне первый раз испытала оргазм с приснившимся ей плюшевым мишкой, а потом как не оправдались её надежды, испытать подобное, занявшись первый раз сексом с моим отцом, испытав при этом только боль.
За её откровение, я тоже рассказал, что и со мной подобное случилось во сне, только мне во сне приснилась она, под впечатлениями когда я увидел её голую стоявшую ко мне задом и натягивающую на свою попку трусики, а проснувшись от сильно приятных ощущений, обнаружил, что мои трусы были мокрыми и липкими.
— И что я снилась тебе только один раз? – с улыбкой спрашивала мать, в голосе которой уже звучали веселые и игривые нотки.
— Нет, почему же один раз – в тон ей отвечал я
— А ты пробовал мастурбировать? Я пару раз ласкала себя рукой, результата достигала, но эффект конечно не такой – продолжала мать откровенный разговор.
— Пробовал – выпачкался, об эффекте говорить не буду не знаю другого – обменялся я с ней очередными откровениями.
— Могу тебе точно сказать с рукой его не сравнишь, правда уже у самой за последние несколько лет по пальцам можно сосчитать эти моменты с эффектами. Отец много работает, устает на работе, а может, делает вид, чтобы не спать со мной месяцами, может, надоела я ему, а мой женский организм требует этих эффектов хотя бы три раза в неделю – с грустью произнесла мать, а затем как бы опомнившись, улыбнулась и с искоркой в глазах спросила – а ты уже целовался с девочками в губы.
— Один раз, и то случайно и неудачно.
Мать рассмеялась своим заразительным смехом, а я поспешил пояснить
— Я хотел поцеловать её в щеку, а она подставила губы, да еще приоткрыла их, честно признаться я даже испугался, думал что она хочет меня укусить, поэтому и отскочил от нее.
Мать еще заразительнее рассмеялась и на её глазах уже от смеха появились слезы и уже сквозь смех спросила – Хочешь я научу тебя целоваться по-настоящему?
Я кивнул головой в знак согласия, а мать успокоившись, попросила меня расслабиться и повторять за ней движения губами и языком.
За первым неумелым поцелуем, последовал второй — уже более удачный, затем третий – продолжительный, и так пока они не переросли в страстные, пробудив в нас инстинкт, побуждающий нас крепко слиться телами уже в объятьях друг друга. В голове у меня словно все потемнело и я очнулся, когда мать не отрываясь от моих губ только, прерывисто дыша мне в губы, прошептала
— Тошка, это мы с тобой уже почти по-настоящему трахаемся, как в эротических снах.
Тут только я опомнился, обнаружив что лежу на матери, между её широко разведенных ног, а мой одеревеневший член под тесными трусами прижатый к её мягкому волосатому лобку, скользит по нему от наших движений навстречу друг другу. Приятные ощущения настолько были сильны, что даже опомнившись, я продолжал эти движения и чувствовал, что мать тоже не в силах уже остановиться, чтобы не подмахивать мне.
— Еще чуть-чуть и ты снова выпачкаешь свои трусы. Приспусти их, а я потом подотрусь полотенцем – прошептала мать дрожащим голосом, рассчитывая, что я кончу ей на лобок или животик.
Я послушался её совета, приподнявшись с неё быстро стянув трусы чуть ли не до колен, однако подгоняемый сильным желанием достичь блаженства снова опустился на её мягкое приятное тело. Всем моим телом управлял уже инстинкт, видимо поэтому я уже постарался опускаясь на мать, чтобы мой член не лег всем своим основанием на её мягких волосатый лобок, а воткнулся головкой члена в щель между её пухлых и мягких половых губок, хотя до конца не осознавая для чего.
— Нет, Тошка, так ты засунешь его туда – со сбившимся дыханием горячо зашептала мать дрожащим голосом от сильного возбуждения, оторвавшись снова от моих губ.
— Куда? – прошептал я не менее дрожащим голосом со сбившимся дыханием
— Мне в писю, мою дырочку.
Слова матери немного остудили мой пыл и я даже перестал надавливать членом на её промежность, а с моих губ сорвался непроизвольный вздох огорчения. Однако пожар зажженный "чуркой" внизу её живота, который только временно угас, вспыхнул уже с новой удвоенной силой, и разумом матери уже овладел похотливый инстинкт.
— Ты очень хочешь, чтобы я отдалась тебе по-настоящему?… – неожиданно спросила она все тем же дрожащим голосом, а когда я молча кивнул головой в знак согласия, не понимая, как это, она прошептала в мои губы – я тоже очень сильно хочу, но боюсь что еще не спят девчонки и нас услышат.
Однако я почувствовал, как ноги матери согнулись в коленях и еще шире разошлись в стороны, а её промежность приподнялась выше и снова подмахнула, вселяя в меня приятную надежду. Её рука ласкающая мою спину соскользнула и оказалась между нами.
– Я помогу – так же тихо прошептала мать, уже управляя моим членом, по которому она нежно водила пальцами расширяя щель его головкой между половых губок, и направляя его туда, где я уже не чувствовал преграды, и прежде чем головка члена начала движения в узком влагалище расширяя его стенки, мать слабым голосом прошептала – только сначала потихоньку, он очень у тебя большой, пока для моей дырочки.
Я едва сдерживал себя, чтобы не застонать от приятного продвижения в обжигающе теплом скользком влагалище, плотно облегающем основание моего члена, осторожно и тихо толкая навстречу подымающейся подо мной так же медленно попки матери. В отличие от меня она уже не могла сдерживать своих сладострастных стонов и тихо стонала в мои губы. Наши лобки соприкоснулись, а я почувствовал, как головка моего члена коснулась дна влагалища. Тело матери все напряглось и её стоны стали громче и прежде, чем её охватили судорожные конвульсии, я почувствовал, что из моего члена ударила первая струя спермы в пульсирующее дно влагалища, обволакивая её горячей липкой жидкостью. Скрип пружин дивана, стоны, все это осталось где-то далеко, а мы с матерью окутанные покрывалом блаженства унеслись под облака наслаждений, расплачиваясь за это приятным опустошением сил, покидающих наши тела с каждой мощной волной приятной истомы подымающей нас все выше и выше.
Одновременный оргазм был таким сильным и продолжительным, что мы потерялись во времени. Мои яички давно уже были пусты, а я все продолжал чувствовать приятные ощущения от подергиваний члена, основание которого сжимало и разжимало бьющеёся влагалище, словно выдаивая из него все до последней капли спермы в пульсирующую матку. Мать рухнула подо мной, обессиленная. Её груди высоко вздымались от тяжелого сбившегося дыхания, а губы пересохли, поэтому она проводила по ним кончиком языка.
— Тошечка, — осипшим от стонов голосом и запинаясь, произнесла она, не открывая глаз – как же это так получилось, что я отдалась тебе своему сыну.
Наступила довольно продолжительная пауза, во время которой я все же вытащил из матери мокрый член и лег с ней рядом, так же тяжело дыша и не надевая трусов. Мать продолжала лежать неподвижно, даже не сводя широко раздвинутых ног и не пытаясь прикрыть от меня свою промежность с широко разошедшимися половыми губками, волоски на которой кое-где слиплись от влаги, свои вздымающиеся от тяжелого дыхания груди с возбужденными сосками, превратившимися в твердые колышки. Только через четверть часа, когда уже наше дыхание полностью восстановилась, мать, приподнявшись надо мной, посмотрела мне в глаза.
— Ты знаешь Тошка, я как-то странно себя чувствую, меня почему-то не мучает совесть, за то, что я отдалась тебе – улыбаясь, призналась она – я, наверное, влюбилась в собственного сына, как в мужчину. Это и не мудрено. Может это совпадение, а может и судьба. Ты появился у меня из этого места, с которым, соприкоснувшись снова, стал мужчиной. Первый раз я испытала оргазм клитором и забеременела тобой, а сейчас твой уже повзрослевший член, побывавший во мне, причем только второй за всю мою жизнь, открыл новые во мне умопомрачительно приятные ощущения, который намного сильнее.
— И меня тоже почему-то не мучает совесть, а напротив, хочется тебя снова ласкать и целовать – признался я
— Ну, и чего ты ждешь, если хочется – рассмеялась мать, а такого её счастливого лица я еще не видел.
Наши ласки снова заставили нас слиться воедино, только на этот раз мать испытала оргазм клитором, правда не такой продолжительный и сильный, но все же обессиливший её тело, а я вливая в неё очередную порцию молодой спермы уже слышал, как начало хлюпать её влагалище от избытка в ней жидкости. Только после третьего оргазма, уже наполнявшего тело матери приятными истомами из нутрии её влагалища, мать отключилась, заснув даже не выровняв своего сбившегося тяжелого дыхания. Заснул и я уставший от приятных истом сковывавших мое тело несколько раз за эту ночь, успев укрыть, разметавшееся по дивану голое тело матери с широко разведенными ногами, легким покрывалом.