Гостья из ночного дождя

Я проснулась под мягкий перестук теплого летнего дождика, который так любит приходить по ночам и просачиваться через открытые ставни. Свет от полной луны с трудом прокладывал путь в мою спальню.

Я прислушиваюсь к ритму капель, машинально перевожу сонные глаза на окно. Но, к своему удивлению, вижу там не только дождь. Фигура девушки, похожая на тень, положила руку на стекло. Я медленно выскальзываю из-под одеяла, подхожу к окну и распахиваю его.

Это она — моя Серена.
— Почему ты снова подходишь к моему окну?

Не дожидаясь ответа, я помогаю ей попасть на подоконник, а потом и на ковер. Она дрожит от дождя и холода. Дождь — это ее единственное пальто. Она обнажена. Она вся мокрая.

Я открываю свой ротик, что бы спросить ее: "Что случилось?", но она своей ладошкой накрывает мои губы.
— Я не люблю его, — шепчет она.

Я прищурилась. Правда ли? Еще вчера она бросила меня из-за него.
— Я не люблю его…Я:Часть меня, ненужная часть, которая могла любить его:Я изжила эту

часть:Она старая, ненужная:Все остальное не любит его:Этого не достаточно:Я должна вся любить его, но я не могу так:Эта часть — сердце. Оно не может. Я тоже так не могу, — Серена разрыдалась.

Ее плечи затряслись, и я разглядела слезы на розовых щечках подружки. Это не были слезы

мелкой печали. И как она не пыталась их скрыть, они все капали и капали, смешиваясь со святой водой такого важного в моей жизни дождя.

Я знала, что надо делать. Обняв ее за плечи, я подождала, пока Серена не перестала всхлипывать. Очень скоро ей стало намного лучше. Она успокаивалась.
— И еще я уверена, что он тоже не любит меня.
— Нет, подожди: — я не успела договорить.
— Я только нравлюсь ему, вот и все.
— Постой — ору я на нее и поднимаю ее подбородок, что бы взглянуть ей в глаза. — Как это

не любит?

Мы пристально смотрим друг другу в глаза. И я начинаю чувствовать — она знает, что

говорит. Какой-то огонек блеснул вдруг в ее глазах. Она сглотнула, волнуясь.
— Люби меня, Рей — просит она. — Люби меня! Ты:Ты должна:Люби.

Я хочу убежать. Хочу спрятаться, раствориться. Черт. Неужели — снова. Ее руки делают

рывок, губы впиваются в мои. Я, как всегда, опаздываю с реакцией. Сил сопротивляться нет. Впрочем, их не было никогда. У нее холодные губы. Но это не отталкивает. Язык у нее горячий, и он уже проник в мой ротик, обжег меня. Как и в детстве, язык Серены намочил мои трусики за одну секунду. А ведь он еще даже не опускался ниже моего рта.

Она отрывается от моих губ. Толкает меня на кровать, падает на колени рядом и тут же впивается снова. Она всегда любила и умела целовать взасос. Она и меня-то этому научила. Только было это почти два года назад. От этих ласк я и не замечаю, что мой левый сосок уже у нее в руке, незаметно юркнувшей под комбинацию. А язык кажется уже в пищеводе. Серена не прекращая магию своих губ, срывает с меня всю одежду. Даже не дожидаясь моего согласия. Она никогда его не дожидалась.

И все же мои губы получают на миг свободу. Чтобы стянуть с меня трусы, Серене приходится чуть наклониться, и я, еле осознавая — что происходит — успеваю предпринять слабую попытку спасти себя от очередной оргии:
— Мы не можем опять:Мы не должны.
— Мы можем. Еще как можем! — в состоянии такого необузданного возбуждения, она не

тратит много времени на слова. Проорала — и тут же — снова взасос. Розовые трусики уже валяются на подушке.

Ее обнаженное тело просто извивается вокруг меня. Она начинает целовать меня все ниже и ниже. Шея, плечи, сосочки, живот. О, Боже:Ты целуешь меня туда.

Ты никогда раньше не целовала меня там. Никогда.

Ни тогда, ког

Ты говорила, что уже раньше отсосала однажды у Ами, и тебе это страшно не понравилось.
Ты говорила, что к этому можно привыкнуть, а тебе не хочется, чтобы я к этому привыкала, а то можно стать лесбиянкой на всю жизнь.
Ты говорила, что это извращение и большой грех.
Ты говорила, что делаешь это плохо, что моей письке не понравится и я разлюблю тебя.
Что ты только, маленькая дурочка, не говорила. А я все ждала. И вот — дождалась.

Я лечу к оргазму со скоростью сверхзвукового истребителя. Но тут кто-то выпускает ракету, и истребитель врезается в землю. Твои губы исчезают и появляются только через две секунды, но уже на груди. От похоти и неожиданности у меня перехватывает дыхание. Сердце стучит, как мотор Хонды. Но я не хочу остаться без оргазма. Он нужен мне сейчас, или у меня начнется истерика. Что-то нужно сделать.

Не найдя ничего лучшего, я прогибаюсь, подобно кошке, соскальзываю по твоей груди вниз и хватаю губами твою плоть. Боже, как у тебя стоит. У всех воинов в матросках большие клиторы, но у тебя — просто потрясающий размер. Больше — разве что у Минако. Клитор заполняет весь мой ротик. Языку просто не развернуться. Твоя водичка уже стекает по моему подбородку, оргазм снова приближается. Но это не тот оргазм. Это оргазм ощущений язычка. Но вот моя писька до сих пор — без ласки.

Я с трудом выталкиваю твой абрикосик изо рта и молю:
— Полижи мне еще, Серена. Я не брошу тебя, только полижи. Пожалуйста.

Я снова хватаю тебя губами. Ты что-то шепчешь. Толи про то, что вот-вот кончишь, толи опять придумываешь оправдания. Я не разберу. Я сосу у тебя. Я кончаю. Ну помоги же мне, Серена. Марс, дай мне силу.

Безумной силы оргазм бьет меня, как Черная волна космического зла. Только с этой волной мы, воины в матросках, боролись не раз, и побеждали ее. Этот оргазм мне не победить. Да я и не собираюсь. Только где-то в самом дальнем уголке разума я понимаю, что ты вернула мне свой язычок. Как раз в самое нужное время. За …это я и люблю тебя.
— Я люблю тебя, Серена! — в порыве искренности шепчут мои губы.
— А я люблю тебя, Рей.
— Прости, Серена, я ничего не соображаю. Ты успела спустить?
— Еще как, а ты?
— Ты что не видела, как меня колотило?
— Нет. Меня саму колотило. Из меня натекло, наверное, полстакана.
— Тебе было хорошо?
— Зачем ты спрашиваешь глупости, я же люблю тебя.
— Я тоже тебя очень люблю, Серена. Не бросай меня больше, пожалуйста.
— Никогда не брошу, — врешь ты и засыпаешь.

В девятый раз ты возвращаешься, и в девятый раз врешь, что никогда не бросишь. Ничего. Артемис сказал, что если кто-то бросает кого-то двенадцать раз, а потом возвращается, то уже больше не уйдет. Осталось всего три раза. Я верю в это. Он мудрый — этот Артемис.