Сны
Я часто просыпаюсь от того, что кончаю во сне. Это все связано с тем, что мне сниться. В первый раз это случилось, когда мне было лет 15, и я впервые, случайно заглянув в ванну, увидела огромный член моего отца. Это настолько меня впечатлило ( а я к тому времени уже знала, как самой доставить себе удовольствие), что мне в эту же ночь приснилось, что я и мой отец занимаемся любовью, что я сосу его огромный член, а он ласкает меня пальцами, затем он слегка отодвигается и просто дует на мой клитор… Это такое чувство! Я передать не могу! Когда твою мокрую киску обжигает сухой воздух дыхания, не касаясь пальцами и языком… меня такой оргазм пробил… Я проснулась от того, что пальцы на ногах судорогой сводит ( не той, что бывает, не та которая мучает болью — другая), залезла в трусики — вся мокрая там… Так и пошло… я просыпаюсь всегда от того, что напрягаются пальцы на ногах и всегда оргазм связан с клитором, с тем, что с ним делают, точнее не с ним, а с той точкой которая мне больше всего удовольствия приносит… Так вот, то я танцую на столе и на мне только треугольник ткани, как фартук, ткань ударяется по бритой киске, я чуть раздвигаю ноги и ткань бьет по клитору, кручу бедрами быстрее, чтобы еще и еще почувствовать этот удар о клитор, от которого мне так хорошо.. Сны разные, от кошмаров до фантастически яркий оргазмов. Ну как передать то, что сниться? Это всегда настолько ярко и реально.. Мой муж говорит, что вообще не помнит своих снов, что они даже не цветные… А я могу рассказать все, что снилось прошедшей ночью. Все! Даже как я гуляла по лесу, и подняв лицо к небу, увидела пробивающийся луч солнца сквозь зеленые резные листья клена..
Итак сон .
Я очень люблю одну женщину. Очень… Кто не знает, что такое женская любовь, тот вряд ли поймет. Я познакомилась с ней совершенно случайно. Тогда я не знала, есть ли у нее сын. Но мне приснилось вот что..
Небольшая комната, полутемная, большая кровать и трюмо с огромным зеркалом напротив, тяжелые бордовые шторы, сквозь которые падает приглушенный свет… Она на кровати в лифчике и чулках, я рядом голая… Мы с ней целуемся и я чувствую, как соски встают у меня и как грудь покрывается слегка мурашками, отчего как бы " встает" и становиться очень красивой формы, соски бесстыдно торчат на встречу моей подруге, я раздвигаю ноги( сижу на коленях на против нее) и чувствую уже мокрой киской прохладу простыни.. Я целую подругу нежно и глубоко, провожу языком по губам, раздвигаю их, проникаю в ее чувственный рот, провожу языком по деснам и зубам, ласкаю ее язык, обсасываю его.. Ее руки меня нежно обнимают, я спускаю чашечки ее лифа вниз. Не отрываясь от ее губ, нахожу пальцами со
Вот такой сон мне приснился. На следующий день я сразу спросила есть ли у нее сын, и оказалось , что действительно есть.
Сны… странная вещь
Сны
Брызги росы щекотали лицо. Болтался повод. По сыро земле предрассветного леса глухо отдавал — тугой шлёп конских копыт. От земли поднимался запах, он щекотал ноздри, пробирался глубже в гортань, лёгкие, лёгкие наполнялись этим запахом прелой земли, слежавшейся чёрной листвы, раскисших шляпок грибов. Вверху ветер набегал иногда на вершины больших дубов, плотно замыкавшие верхний ярус старого леса, но внизу было тихо, только шлёп, шлёп, шлёп копыта по мокрой земле.
По его грузному расслабленному телу струилась усталость от бессонной ночи и длинного перехода, она отяжеляла веки, струйками сбегала вниз, скапливалась в районе поясницы, плескалась в узких раструбах кожаных сапог. В голове было бездумье усталости, лишь звук копыт угрюмо протискивался через головные кости, звучал отдалённо и одиноко…
Дружина растянулась за ним не длинной цепью. Все молчали, как молчит всё в природе в этот час меж ночью и солнцем, когда спит всё и должно спать всё, только человек в вечной суетности и погоне за призраками нарушает иногда этот час покоя, но и он ощущает в глубине свою неправоту, оттого он немеет и цепенеет в этот час тишины и непреложного покоя…
По лесу двигался отряд. Звук быстро затихал за ним, но колыхание веток ещё долго звенело по их следу, разбрызгивая во все стороны тонкую пыль росы.
К нему подъехал поп.
— Скоро ещё? — не поворачиваясь и не нарушая своей расслабленной позы, бросил он.
— Должно близко.
— И верно говоришь, что язычничают в Дубрищах?
— Верь, князь, слову. Смущает там людей старый ведун Ярила, приносят они жертвы мерзкому Перуну-истукану и славят Хорса, веру подрывают и сеют недоверие к княжей власть и князьям как отступникам от старой веры.
— Коли правда сие — худо им быть, князь сурово сумеет наказать супротивников веры Христовой, — ответил он и снова погрузился в дрёму. Приблизившийся к ним старший тиун Дрыга подал свой голос.
— Говорят у Ярилы дочка — первая красавица на всю землю дряговичей.
Никто не ответил, голос прозвучал и затих.
Внезапно лес расступился.
Узкой полоской расплавленного металла сияло навстречу восходящее солнце. Солнце и весь воздух, прозрачно насыщенный им, ослепили глаза всадников после полутьмы глухого леса. Постепенно, когда глаза людей приспособились к новому свету, их зрению предстала картина неширокой реки, плавно петляющей средь мягких зелёных лугов, а вдали возле раскидистого дуба была видна большая толпа людей — мужчины, женщины, дети в пёстрых платьях и белых рубахах. Они медленно, ритмически двигались вокруг разукрашенного дерева и их торжественная песнь широким веером расходилась в высоту, лишь краешком доносясь до их слуха. Это был старый языческий гимн Солнцу.
Велий Хорсе
Велий Хорсе
Одари ты нас любовью
Одари ты ны скоты
Одари ты животы
Старые, слышанные с детства слова, старая, знакомая с детства мелодия дедов и пращуров не могла не отозваться в сердцах все этих людей, даже если и приняли они новую веру, привезённую с раскошных берегов Босфора, даже если и утопили священного дедовского Перуна в водах Днепра, но себя не враз переделаешь, не враз отбросишь свою память… Она будила воспоминания о детстве и тепле, мягких руках матери, шамкающем говорке лохматобородого деда, рассказывающего сказки и старые предания о Рюрике, Святославе и походах на Царьград, весёлые попевки и хвалы Бояна. Новая вера была холодна и сурова, она ушла с просторов полей, от сумрачного уюта лесов, замкнулась в каменных клетках ослепительно белых неживых церквей, где на человека с гневом и укоризной глядели раскосые лики мстительных патриархов и даже во взгляде богородицы не было доброты и утешения, и младенец на её руках никогда не улыбался…
Он оглянулся на спутников, обвёл глазами их затянутые пеленой воспоминаний лица, под его взглядом они съёживались, будто уличённые в чём-то непростительном и пустил своего коня вперёд.
Дружина с воплями и криками обогнала его, рассыпалась по полю, окружая язычников, которые при виде их бросились бежать к лесу, но, увидев, что путь отрезан, сгрудились вокруг высокого старика в белом и с длинной белой разлетающейся бородой.
— В воду их, загоняй их в воду! — возбуждённо вопил поп, радый, что так удачно застали язычничающих.
— Всадники конями и копьями стали загонять людей в воду.
— Князь, вот он, Ярила, главный хороводчик, — закричал поп, подскакивая к князю.
— Схватить и связать.
Несколько времени — и вся толпа была загнана в воду. Испуганные, они стояли по грудь в воде, теснясь друг к другу, женщины поднимали детей, они громко плакали от испуга.
Несколько дружинников, сверкая топорами и белым срезом щепы, принялись рубить священный дуб, а поп стоял на берегу и, размахивая крестом, бросал гневные слова.
О, погрязшие в грехе язычники. За вас смерть принял божеский сын Иисус Христос, а вы поклоняетесь дубам и чурбанам. Да не будет вам другого бога кроме триединого в сущности — бога-отца, бога-сына, бога — духа святого… Иначе гнев его будет на вас на небе и месть князей мира на сей земле. Не приносите жертв ни Перуну, ни Хорсу, ни прочим Ваалам, едино токмо десятину от трудов и промыслов ваших на церковь святую. Да будет так от сего и навеки. Аминь! — и размашисто махнул два раза в воздухе тёмным распятием. А затем уже деловым тоном. — Подходите по одному принимать крещение от креста животворящего.
Дружинники, заехав в воду на конях, копьями стали толкать людей, они по одному подходили к кресту, а стоящий перед попом дружинник с головой макал подходящих в тёплое молоко воды под громкие крики и гогот стоящих на берегу, очищая их водой от скверны бесовских заблуждений языческой веры.
Поп давал язычникам целовать крест, крестил их по воздуху, продолжая говорить какие-то грозные речи об аде, вечных муках и суровых пророках.
Ярила стоял связанным под деревом. Он подъехал к нему.
— Почто, старик, смущаешь дедовскими побасками, отвращаешь их от веры, в которую мы всем приказали верить?
Ярила вскинул голову. В глазах не было страха.
— Крамолу и смуту сеешь по Русской земле, князь. С этой верой наши деды крепили Русь, били греков, булгар и печенегов, и стояла Русь крепла.
— То всё раньше было. А прежняя вера была одна глупость и недомыслие, поклонялись бесчувственным истуканам. Нынче новая вера в Иисуса Христа и как сказано, так и надо смердам верить.
— Отомстят старые боги, — бешенно шипел старик, отчего князю стало совсем не по себе, — ох, горько ещё отомстят за обиды и поругание киевского Перуна, много слёз прольётся Руси, кровавыми слезами умоется, красной водой колодцы позаливает, Христос ваш не русский бог, его греки выдумали и вас одурачивают.
— Предай его смерти, князь, — подскочил поп, — непростительно такое богохульство на сына человеческого.
Страх перед этим связанным человеком сам подсказал.
— …За твоё супротивство смерти горькой предаю тебя, старик, чтоб урок для всех остался. Привязать к деревьям.
По трое дружинников бойко слазили на стоящие рядом берёзы, пригнули вершины и споро привязали к ним за ноги Ярилу. Несколько человек сдерживали деревья, чтоб они не разогнулись. Очищенный и окрещённый народ в мокрых грязных одеждах жалкой толпой сгрудился кругом.
— Так будет со всяким, кто супротивится церкви и князьям, — проповедовал поп. — Унесите в сердцах ваших эту казнь и помните её.
Заглушая слова попа, громко кричал Ярила.
— Будьте твёрды в старой вере, люди русские, она истинная.
Он хотел приказать заткнуть старику рот, но затем передумал — пусть кричит, помирать всё лучше с криком.
— Все смотрели на него, ожидая сигнала. Он поднял руку.
В этот момент раздался крик, удержавший ею от падения.
— Вон Ядвига, дочка Ярилы.
Не опуская, он обернулся и увидел выехавшую из леса на коне молодую женщину, в нерешительности остановившуюся одаль. Должно действительно красавица, подумал он, разглядывая её фигуру, уверенно и свободно сидевшую на своём мохнатом коньке — и опустил руку.
Враз вершины были опущены и две бело-красные половины того, что ещё только было единым телом старого ведуна, взлетели прямо в глубину неба, брызгами крови окропив всех стоящих и окутав всё вокруг запахом парного человеческого мяса. Вдох ужаса и страха вырвался как из одной груди. Заголосили бабы, заплакали дети…
Внутренняя сила снова заставила его обернуться в сторону дочери разорванного ведуна. Она сидела неподвижно на коне, повидимому до неё дошло страшное значение происшедшего, её плечи поникли, руки, сжимавшие повод, безвольно опустились на гриву коня.
Жарко шептал на ухо Дрыга.
— Девка — первая красавица на всю землю дряговичей.
Неосознанным движением он толкнул коня по направлению к женщине, неотступно глядя на неё. Её лицо расширилось, стали проступать отдельные черты.
Она очнулась, резко повернула коня и поскакала в лес.
Пришпорив, он влетел вслед за ней. Ветви хлестали его по лицу, он уклонялся от них машинально, не отрывая взгляда от мелькавшей впереди спины, которая ни приближалась, но и не отдалялась, как ни горячил он коня, ни пришпоривал его кованными сапогами. Её конёк был, видать, вынослив и быстр.
Жажда погони захватила его, проснулся охотничий азарт. Они ускакали уже далеко, затихли крики пустившихся вслед дружинников, а он всё не мог приблизиться к мчащейся не оглядываясь прямо сквозь чащу женщине. Конь начал уставать, лицо горело от хлеставших веток.
И вдруг конь под женщиной споткнулся, она подлетела вверх и совершив широкую дугу, упала на землю.
Он соскочил с коня.
Разметавшись по земле, лежала женщина, потерявшая от удара о землю сознание. Спутанные волосы закрывали её лицо. Он присел возле неё и с неожиданно возникшей робостью раздвинул волосы. Перед ним возникло видение поразительно красивого женского лица. Оно было красиво своей… каждая линия, каждый очерк этого лица имели свою окончательную и завершенную форму, и все они сливались в одно нерасторжимое единение красоты — той самой красоты, отдельные черты которой он наблюдал иногда на иконах, привозимых из Византии, но там всё это было разрознено, каждый художник улавливал лишь одну из чёрточек совершенства, а здесь пред ним было её полное и окончательное выражение.
Девушка была жива. Это было видно по её дыханию… Он осторожно провёл по её лицу кончиками пальцев как слепой. Девушка не шевелилась. Он склонился и как бы для окончательного удостоверения коснулся в поцелуе её губ.
Она дрогнула и открыла глаза. Он неотступно глядел в них и видел, как медленно в них возникает память.
— Как тебя звать?
Она вздрогнула и очевидно под звуком его голоса память вошла в неё окончательно.
— Уйди, уйди…
Она хотела прокричать, но голос сорвался на сухой шепот.
Она сделала движение вскочить, но он остановил, силой налегши на её плечи.
— Пусти меня, изверг, пусти, убивиц, убивиц… — всё тем же сухим шепотом говорила она, извиваясь под силой его рук.
Это извивающееся тело неожиданно пробудило в нём резкую вспышку желания. Не в силах противиться, он бросил своё тело на женскую грудь и впился губами в её губы, пытаясь руками сдержать её мотающуюся из стороны в сторону голову. Она что-то вопила нечленораздельное прямо в его рот, и этот поток горячего вибрирующего воздуха проникал в его лёгкие и вызывал во всём его теле пробегающее волной жгучее чувство, прерывающееся спазмами оцепенения всех мышц. Он лихорадочно стал срывать с неё одежду, царапая её тело ногтями, глаза по временам заливала жёлтая пелена, дышать ему было трудно, он задыхался, но не в силах оторваться он продолжал глотать её горячее дыхание. Она била кулаками по спине, извивалась под ним всеми сгибами своего тела, оно превратилось в один невыносимо бессильный протест против насилия… но неожиданно затихла. Продолжая срывать с неё одежды, он обнажил её груди, которая блеснула всей ослепительной прелестью своей белизны. Его руки жадно набросились на эти прекрасные бугорки с тёмными пятнышками нетронутых ещё детским ротиком сосков, безостановочно двигались по их округлой томной поверхности, то сминая, то лаская всей плоскостью ладоней, то гладя внешней частью кисти, ртом, щеками, глазами… и каждое движение, наполненное сладостным шелковистым трением, было его дрожью резких толчков сердца.
Вдруг он заметил остатком зрения, как взмахнула её рука и что-то тупое ударило его в бок. Он вывернул её руку. В ней был зажат маленький кинжал. Но женщине не хватило силы пробить кольчугу.
— Ух, чертовка, — проругался он, и, вырвав кинжал, отбросив его далеко в кусты, он уже со злобой методично набросился на её тело.
Женщина затихла. Силы её закончились, лишь по лицу медленно текли слёзы. Он двигался над ней ровно и старательно, стараясь проникнуть всё глубже и глубже, то чувство ослепительного жжения покинуло его осталось одно механическое упрямство, ожесточённое безвольно распростёршимся под ним телом. Но постепенно ритм стал всё больше и больше увлекать его, сквозь холод и равнодушие в его теле снова по временам стала возникать и гаснуть жаркая искорка, он пытался её поймать и остановить, она приходила всё чаще и чаще и уже тепло снова овладело его телом. Вдруг он ощутил, как по телу женщины прошла лёгкая дрожь, первый робкий отклик, и затем она против своей воли стала всё больше и больше отзываться к нему, стала всё больше и больше сливаться с ним, и вот они ежу превратились в единое существо в мучительном трепете согласно стремящееся к разрешению невыносимого своего состояния. Тело его охватило сладостно-мучительное давление, оно всё нарастало, нарастало, стало уже нетерпимым, невыносимым, ещё движение и не выдержит, взорвется, но не двигаться ещё невыносимей и невозможней. Дикий вопль плотского страдания вырвался из его груди, разбив тишину леса, и что-то разорвалось в нём с такой непереносимой болью, что он на несколько мгновений потерял сознание… Очнувшись, он ощутил во рту солёный тёплый вкус крови
— Где дружина?
— В деревне меды пьют, девок щупают.
— Христианским молитвам их обучают… Срочно собери. Да и захвати женщину.
— Вставай, — обратился он к Ядвиге, которая всё так же лежала, уткнувшись лицом в траву.
— Я умру здесь. Я никуда не поеду.
— Погрузи её на коня и смотри за ней в оба.
Он вскочил на коня и поскакал собирать дружину.
Дальше шла бешеная скачка через лес, сутолочь битвы братских войск, треск мечей, брызги крови, ржущие в испуге кони, радостное утомление победы, въезд в Киев при скромных воплях радости горожан, которым всё больше становились безразличными эти бесконечные княжеские крамолы за обладание золотым киевским столом, наконец всё стало расплываться, темнеть…
И он проснулся. Было темно. В голове ещё проносились виденные образы, неслась крутоверть виденных сцен, но от них на душе было тупо и безрадостно. Какая-то чушь, подумал он и на ощупь включил свет. Засветился, облучаемый скрытыми ультрафиолетовыми излучателями, воздух узкой и тесной камеры, в которой он лежал. Как в радиолампе, пронеслось в голове. Он встал, нервно оттолкнув ото рта наконечник шланга питания и с ожесточением сорвав с головы электроды магносонарной сети. Клетка была почти пустой. Только трубопроводы жизнеобеспечения обвивали её стены, да небольшая наборная касса магносонара оживляла её.
Он вышел на улицу. В голове назойлива стучала какая-то простенькая мысль — сон реальность — сон — реальность — сон — сон — сон — реальность, она двигалась по каким-то избитым мелодическим ходам в то усиливающемся, то ослабевающем ритме, не находя своей окончательной и завершающей ноты. Он шёл по городу. Длинные прямоугольной формы со слепыми стенами здания тянулись с обеих сторон улицы. На каждом ярко горел номер — это только и позволяло ориентироваться в унынии каменного единообразия. Людей не было. Было пусто. Солнце висело почти над головой, по небу плыли жидкие облачка, они медленно и безучастно двигались одним им нужной и известной дорогой — куда-то туда — куда-то туда — куда-то туда… — но и эта мысль не смогла найти своего разрешения. И он снова пошёл в перёд, медленно переставляя ноги, в такт чему в мозгу болталась какая-то бесплотная мыслишка, но устав от прежней неразрешимости, он даже не стал пытаться её отвердить, стянуть её в жесткий контур мысленного факта…
По лучевой улице он вышел на главную площадь, в центре которой возвышалось единственное отличное здание круглой архитектуры. Там находилась центральная управляющая машина — главный мозг города. Один на всех — один на всех, один на всех — в уж совсем пошлом темпе какого-то разухабистого танца завертелось у него в голове.
Он направился к зданию. Отворил дверь. Вошёл в зал. Вдоль всей периферии тянулась одна сплошная матово-серая панель. Здесь было тоже пусто, лишь неясное бормотание выдавало происходящую за панелями деятельность.
— Что тебе нужно, человек? — раздался голос какого-то скучного ржавого тембра.
Он оглянулся, пытаясь определить место, откуда исходит этот голос, но не смог определить. Не смогли решить и эту загадку, он начал думать, зачем он пришёл сюда, но не смог ничего придумать для ответа. Что-то важное толкало и привело его сюда, но что…
— Да, — снова повторил тот же самый ржавый голос, идущий неизвестно от куда.
— А-25, скажи, зачем мы?
— Какой смысл ты вкладываешь в этот вопрос, человек?
— Ну как… ну вот зачем я… люди… зачем…
— Может тебе попалась плохая женщина, человек? Клеопатра — Т-3827. Бриджит Бардо — Т-4135.
— Нет, нет, женщина была вполне… Я не то, — быстро начал он, перебив ржавый голос. — Ведь я человек… у меня руки, ноги… зачем?… Смотри, у меня и мышцы исчезли.
— Тебе хочется быть сильным, человек? Хорошо. Я распоряжусь, чтобы тебе в питательную смесь добавляли аденомилтриофан. Каков твой номер?
— Мой номер — ЮВМ-937. Но это тоже не то… зачем мне мышцы, я всё равно только сплю… сплю да питаюсь, сплю да перевариваю сбалансированную белковую смесь… Хоть бы мяса разок попробовать…
— Пиры Луккула — Т-1101.
— Всё во сне. Но зачем тогда ум… зачем же я человек?..
Голос ответил не сразу.
— Ты — человек. А я — машина. Могу ли я ответить тебе — зачем ты — человек? Ведь прогресс не я создавала. Ведь это вы, люди, всё стремились, создавали, удовлетворяли свои потребности, стремились ко всё новым наслаждениям. Книги, радио, телевизоры, голазоры, теперь вот магносоноры. И ты должен быть счастлив, ты можешь удовлетворить любую потребность. Выбирай и отправляйся спать.
— Как бы мне хотелось полететь куда-нибудь, на какую-нибудь планету… осваивать…
— Венера — Т-3167. Магеланово облако — Т-3189.
— Открыть новый закон, стать учёным… мучиться… искать…
— Теория относительности — Т-5168. Нуль-транспартировка — Т-4199. Законы наследственности — Т-6699.
— Но ведь они уже открыты.
— Человек, ты можешь открыть ещё никем не открытое. Это доступно тебе. Вечный двигатель — Т-1768.
— Не то… не то… по правде…
— Разве ты можешь, человек, отличить правду от сна?
— Когда я в магносне — нет. Но когда я просыпаюсь… я всё время об этом думаю и вот сюда шёл — тоже думал…
— И что ты придумал, человек?
— Ничего, А-25.
— Посмотри Т-8760.
— Ах, опять, опять, но я сам хочу. Это уже невыносимо… Неужели ты не можешь этого понять, А-25?
— Нет, человек. Я полагаю, что ты должен быть счастлив. Ты сыт, обут, в тепле. Ты всё можешь. Любить и убивать, покорять планеты и путешествовать по времени. Ты велик и могущественен. Перед тобой открыто всё. Что ещё тебе требуется, человек?…
Он не ответил. Он пытался найти, наконец, главный ответ, но всё всё так не расплывалось, не успев отвердеть, и проносилась куда-то вниз в область смутных движений мысли та главная мысль, которая неотступно мучила его уже столько времени. Сейчас это мучение стало уже невыносимым.
— Я ничего не хочу, А-25. Я хочу умереть.
— Смерть на кресте — Т-1631. Смерть с гранатой под гусеницей танка — Т-1639, — бесстрастно ответил ржавый голос.
— Ах, всё это во сне!
— Ты хочешь умереть в реальности?
— Да.
— На факте?
— Да, да.
— Т-1639-П.
— Опять, опять во сне! Будьте прокляты вы, сны! — плачущим голосом воскликнул он. — Будь проклята ты, А-25, поставщица этих мерзавых снов.
— Не забывайся, Человек!
— Я убью тебя, гнусная отравительница!
— Ха-ха-ха-
— Не смейся, А-25!
— Человек, — медленно пророкотал ржавый голос. — Что ты можешь? Ведь я — МАШИНА! Разбить транглятор — придут люди — вставят другой. Иди лучше спать и посмотри Бриджит Бардо — Т-4135.
— Ты издеваешься… ты издеваешься… ах так… ах так… подожди… подожди… — как в бреду выталкивал он снова, одновременно озираясь, ища что-то. Он заметил толстую трубу, лежавшую неизвестно зачем возле входа. Он подскочил к ней, схватит её в руки, она отказалась тяжёлой и, с трудом размахнувшись, нанёс первый удар по матово-серой плоскости панелей.
— Человек! Опомнись!
Но он уже не помнил ничего и продолжал в опьянении безудержно вырвавшегося гнева наносить удар за ударом, перебегая всё дальше и дальше вдоль циркуля дуги. При каждом ударе он слышал всё тот же ненавистный ржавый голос, повторявший одно — Человек! Опомнись! — Человек! Опомнись! — отчего он распалялся сильнее. Наконец, голос затих — Вот где ты скрывался, подумал он с мстительной усмешкой и продолжал наносить удары, доколачивая то, что осталось целым при первом проходе…
В полном изнеможении он уселся посреди зала, тупо уставясь на дело своих рук.
Из забытья его вывел шум и голоса людей, которые доносились с улицы. Он медленно поднялся по винтовой лестнице на площадку под куполом, с которой был выход на балкон, нависший над площадью.
Выгнанный из своих камер прекращёнными сновидениями, люд собрался возле здания А-25 и без энтузиазма шумел, обсуждая причину столь внезапной массовой остановки нормального течения процесса магносорирования. Все они были одеты одинаково и, как казалось отсюда сверху, все были даже одинакового роста.
— Люди! — закричал он, и все обратили свои головы наверх.
— Люди! — повторил он. — Посмотрите на небо!
Толпа притихла, подняв головы, надеясь увидеть там примечательное, но по небу всё так же неутомимо и равнодушно плыли облака.
— А что небо, — нарушил, наконец, тишину одинокий голос. — Что это небо, когда я сейчас видел небо Аустерлица.
— А что небо, — повторил ему другой, — когда я сейчас любовался закатом на Венере.
Толпа зашумела вся вдруг, каждый рассказывал, где он был…
— Люди! — снова воскликнул он. — Неужели мы так и будем жить во сне? Ведь это неправильно так жить!
— Чего он хочет? — пронзительно закричал голос внизу.
— Люди, неужели нельзя жить по-другому, вспомните, как жили наши предки, снами о которых мы питаемся?
— Не слушайте его, это взбесившийся автомат, а не человек, — закричал тот же голос. — Он хочет, чтобы мы снова голодали, снова принялись бороться за чины и места, чтоб мы стали соперничать друг с другом, а потом и убивать друг друга — он этого не хочет. Не слушайте его!
— Люди, я разбил А-25, нельзя так жить! Надо по-другому, по-человеческому.
Но толпа уже не слушала его, а визгливый голос продолжал будоражить толпу.
— Наши предки убивали друг друга на войнах — он этого хочет. Сейчас мы всем довольны, у нас всё есть, о чём только могли мечтать в прошлом. Мы можем удовлетворить всё, не толкая, не ссорясь и не соперничая друг с другом, только нажав кнопку. А без этого снова начнутся раздоры, а может и войны. Он этого хочет, не слушайте его. Он взбесившийся автомат, его надо убить.
— А вдруг это человек, как можно убить человека? — раздался одинокий сомневающийся голос.
— Нет, нет, я знаю, наверное, это не человек, это автомат, пойдёмте и убьёмте его, — лихорадочно вопил всё тот же голос.
— Люди, я не автомат, я такой же как вы, я человек, — но он не мог перекричать шум толпы.
— Это автомат, автомат, потому что как может человек отказаться от счастья иметь всё!? — будоражил толпу голос.
— Я человек, слушайте, слушайте меня…
Толпа в один голос закричала — Автомат! Взбесившийся автомат! — и хлынула в здание. Плотная масса ворвалась на балкон, и град ударов тщедушных рук обрушился на него. Он закрыл лицо руками, затем упал и чувствовал, как толпа пинала его ногами, плясала по нему, но ещё большую боль причиняла бессильно бьющаяся в мозгу как птица, не могущая найти выход из клетки, мысль — Как же так… ведь люди… люди… затем боль стала отходить в сторону, красная пелена стала, сгущаясь наплывать на внутренний взор… но вдруг… предельно ясно очередная мысль вспыхнула в мозгу, как бы прорезав пелену —
А ВСЁ-ТАКИ ЭТО ЛУЧШЕ, ЧЕМ Т-1639-П
она на миг озарила его отключенный от внешних сил разум ярчайшим светом, стали видны какие-то невозможные пространственные и временные дали, но свет продолжал всё усиливаться и усиливаться, плавно переходя в абсолютную черноту небытия…
И он проснулся. Долго не мог придти в себя, тело ещё ощущало удары, звучали крики толпы, мелькала последняя фраза, прорезанная на красном фоне, эти бесконечные дали. Наконец, он пришёл в себя. На ощупь нажал кнопку.
— А-25 слушает, — проакустировала темнота.
— Что за сон я сейчас смотрел?
— Т-6666 по произведению В.Юровицкого "Сны".
"Что ещё за В.Юровицкий?", подумал он.
— Стереть, — коротко произнёс он.
— Будет выполнено, ответил голос А-25, и он щёлкнул выключателем.
"Как только вообще можно такое сочинять", думал он, лёжа в темноте. "Бред какой-то". Постепенно, однако, раздражение стало спадать и вдруг из памяти выплыло —
КЛЕОПАТРА — Т-3297. БРИДЖИТ БАРДО — Т-4135.
"Пожалуй… пожалуй Клеопатру", решил он, на ощупь набрал на клавиатуре номер и вытянулся в постели…
— Ты мой! О, Великий Наполеон, Предводитель французов! — воскликнула Клеопатра, бросаясь к нему на шею, и он ощутил на своих губах горячий, страстный…
31.12.69
Сны
Доктор… Вас мучают эротические сны?
Пациент… Почему мучают?
I. СОН-ВСПЫШКА
МАНЬЯЧКА
Дома никого нет. Мать — у бабушки, отец — на ночном дежурстве. Светка, наконец, сделала уроки, — скорее к компьютеру. Надо посмотреть, что нового в Интернете, она лезет на свой любимый сайт с эротическими рассказами. Глаза её горят, руки дрожат от возбуждения. Интернет стал её наркотиком, она с нетерпением ждёт десяти часов вечера, чтобы залезть туда. Её притягивало всё с ярлыком sex, а рассказы она особенно любила, и возбуждалась от них, она и сама писала рассказы, в которых она вытворяла всякие разные штуки, самыми безобидными из которых было занятие сексом, с мальчиками, о которых в жизни можно было только мечтать. Ей много кто нравился, но навешенный на неё ярлык отличницы и примерной девочки не давал никому к ней подступиться, ей очень хотелось, чтобы мальчишки вели себя с ней также как с остальными девчонками. Вернее, не обращали внимание как раз те, кто ей нравился.
И в это вечер она читала очередной рассказ, он очень сильно на неё подействовал, рука её автоматически потянулась к расщелине между ног и стала ей гладить. Светка читала рассказ и у неё текли слюнки от соблазнительных картин рассказа. Она уже почти была на вершине сексуальных ощущений, как вдруг погас свет, отключился компьютер. То ли вылетела пробка, то ли у всех отключили.
В воспалённом разгорячённом мозгу Светы одна мысль… "Хочу! Парня! Сейчас или никогда!" Инстинкт был сейчас превыше всего.
Не контролируя себя она схватила нож-финку с кухни и, как была, в короткой домашней юбчонке и старой рубашке выскочила в подъезд.
Она воровато огляделась и прислушалась. Где-то у кого-то телевизор, а так — тишина.
Светка, выглянула из подъезда. Возвращался Димка Ярченко из параллельного класса, хорошо сложенный брюнет, с непослушными вихрами на голове, живший на пятом этаже.
— Ты меня, конечно, не хочешь, — подумала она. — Ну да кто ж тебя спросит?
Светка затаилась под лестницей, прижимая нож к груди, чувствуя его холодное лезвие. Сердце стучало, стремясь выпрыгнуть из груди, каждая секунда казалась вечностью.
Скрипнул кодовый замок. Вот он идёт, ничего не подозревая, сладенький, сексапильненький. Светка представила, как он обнимает её и его тёплый уютный член входит в её пылающее изголодавшееся нутро.
Димка прошёл мимо, не заметив её. Ну же, Светка, давай, он уйдёт и всё, сидеть тебе в старых девах!
Прерывисто дыша, Сетка выскочила, как кошка из своего укрытия, накинулась на Димку сзади и, приставив ему нож к горлу, потащила его под лестницу.
Димка не отличался трусостью, но внезапное нападение парализовало его, он почувствовал жаркое прерывистое дыхание за своей спиной.
— Кто ты? Что тебе надо? — хрипло выдавил Димка.
От его голоса Светка потеряла голову. Она развернула его к себе, прижала и стала неумело целовать взасос. Затем она стала ласкать его, приговаривая…
— Миленький, хорошенький, тебя мне нужно, тебя, я люблю тебя, я хочу тебя…
До Димки дошло, что это Светка-отличница. Эта мысль пронзила и шокировала его. Вместо неё появилась другая… "Я сейчас трахнусь с отличницей, причём она изнасилует меня". Возбуждение Светки, неумело ласкавшей его, щекотавшей его спину, живот, грудь, покусывающей его соски (она уже успела расстегнуть его одежду).
Димкины руки ожили и сами по себе полезли Светке под юбку, он стал мять её задницу, теряя контроль над собой. Он почувствовал, что его члену уже тесно и яйца начинают тупо болеть.
Светкины руки вдруг скользнули к нему в штаны, расстегнули ширинку и извлекли на свет божий его хозяйство. Девчонка, обезумев от страсти, задрала юбку, разорвала на себе трусы и стала насаживаться на член, что ей после нескольких неудачных попыток удалось. Она застонала от боли и попыталась слезть, но Дима ей не дал, крепко прижав к себе и начал двигать своим членом во влажном горячем влагалище Светки, прислушиваясь к новым ощущениям. Необычность ситуации подействовала на него, по всему телу пошло щекочущее нервное напряжение, перед глазами заплясали весёлые цветные круги, он то ли зарычал, то ли застонал, выбросил в Светку липкую струю и потерял сознание. Партнёрша его только начала получать свою долю кайфа и была недовольна. Но тут до неё дошло, что она сделала. Она посмотрела на свои валявшиеся на полу трусы, на свои бёдра… крови почему-то не было, затем перевела взгляд на сползавшего по батарее Димку. Ужас пронзил её… всё теперь либо ей либо ему — колония для малолетних преступников, позор на всю школу, округу, горе родителей, а ещё и беременность может быть для полного счастья. Нет лучше сразу умереть, чем видеть всё это. Она подобрала финку и вонзила в Димку, тот тихо вскрикнул и затих. Затем она вытащила нож приставила его себе чуть пониже левой груди. Рука задрожала. Светка колебалась. Но вдруг со всей силы вонзила себе клинок между рёбер. Нож вошёл в её тело со странным дребезжащим звуком…
Happy End
… Светка встрепенулась в холодном поту. Звонок! Она выключила компьютер и помчалась открывать. На пороге стоял Димка. Живой и невредимый. Она ущипнула себя, потрогала рёбра. Перед глазами всё ещё вставали картины кошмара. Затем она взглянула на Димку…
— Ты… ты…
— Да, я, а что так тебя удивляет?
Она опять тупо посмотрела на него…
— Так под лестницей ничего не было…
— Под какой лестницей? Ты о чём вообще? Я вообще хотел попросить у тебя по химии тетрадь. Я тебе звонил, но бесполезно.
— А я заснула за компьютером…
— Тебе приснился кошмар.
— Ладно, бери химию, пошли ко мне разбираться.
— Ладно.
Она вернулась с тетрадкой и взглянула Диме в глаза. Они светились чем-то хорошим, радостным, ласковым.
— Димочка, милый, я так рада, что всё хорошо закончилось.
Она вдруг не выдержала, крепко обняла его и присосалась к его губам. Димка проник своим языком в её рот, обнял за талию и так, не отрываясь, она пошли наверх, к Димке.
II. ТУМАННЫЙ СОН
КАМИЛЛА
Я жду того момента, когда она, наконец выйдет из ванной. В комнате царит полумрак, на столе стоит шампанское, виноград в вазочке её любимого сорта "Изабелла", подаренный ей кем-то из поклонн
— Сейчас всё исправлю! — говорю я и развязываю пояс халата. Затем я начинаю слизывать с её нежной шеи, ключиц и округлых грудей текущее по ним вино.
Она протестует, но я извиняюсь и продолжаю своё дело. Она тоже загорается, её пальцы нежные и крепкие одновременно мнут мою спину, она покусывает мне ухо,
Отчего я чувствую какие-то щекочущие возбуждающие токи во всём теле.
Я жадно мну её груди, такие же, как её любимый виноград — твёрдая бархатная шкурка упругой ягоды, а под ней — сочная красновато-фиолетовая мякоть.
Камилла полулежит, откинувшись на спинку дивана, в томной позе одалиски, глаза её полуприкрыты, с губ срываются приглушённые стоны. Мы жадно целуемся, стараясь выпить друг друга до дна, её язык щекочет мне нёбо, вызывая приятные и в тоже время нестерпимые ощущения, руки наши на телах друг друга, её нежные крепкие пальцы мнут китайские точки на моих плечах, ещё сильнее возбуждая меня, затем пальчики, нежно щекоча, спускаются до крестца.
На груди Камиллы выступили капельки пота, полотенце уже давно упало с её волос цвета воронова крыла, растрепавшихся по дивану. Она уже доходит до кондиции, я тоже. Не в силах больше сдерживать себя, я опрокидываю её, она покорно подставляет мне себя.
Прежде, чем приступить к работе, я окидываю взглядом ювелирно отточенное тело моей возлюбленной. Крупные груди со среднего размера розово-коричневыми сосками, покоящиеся над хрупкой талией, которую можно сжать двумя пальцами, пышные бёдра, плавно переходящие во в меру мускулистые ноги, одним словом — не девушка, а мечта поэта.
Я достал своего дружка, к тому времени уже бившегося в истерике, осторожно раздвинул две створки розового бутончика её половых губок, между которых сочилась белая смазка. Затем, слегка поласкав их, я ввёл в её горячую огнедышащую и жаждущую мужской ласки женскую сущность свой не менее горячий каменный фаллос.
Камилла сжалась и тут же расслабилась. Она была похожа на иссушенную землю, на которую пролился благодатный дождь. Она содрогалась под моими ударами, крепко вцепившись в смятое покрывало дивана. Лицо её время от времени морщилось в гримасах наслаждения, груди колыхались,
Перед моими глазами поплыли цветные круги. Я почувствовал, что приближаюсь к пику наслаждения. Я весь напрягся, исторгнул в Камиллу свой сок и тяжело рухнул на мою возлюбленную…
Unhappy End
…И проснулся в тёмной душной спальне.
— Камилла, Камилла, — тихо позвал я её. Вместо ответа зашевелилось одеяло рядом со мной, из-под него показалась сонная растрёпанная голова моей сожительницы и недовольно спросила…
— Так-так, какая-такая Камилла. Это мы завтра выясним. А сейчас спи, завтра рано подниму.
Я не сомневался. Ольга это может. У-у-у стерва, зараза, мымра! Такой сон испортила! Да не будь ты дочкой декана грош тебе цена. Что говорится ни рожи ни кожи… носик- кнопка, бесцветная пакля вместо волос, вместо груди — уши спаниеля, фигура непропорциональная с целлюлитными бёдрами. В постели холодна как бревно, в рот не берёт, сосать не умеет, ничего не умеет. Да и ко всему ревнивая и самоуверенная дура.
Я тяжело вздохнул, отвернулся от Ольги и закрыл глаза, но Камиллу больше так и не увидел.
III. СОН-ГАЛЛЮЦИНАЦИЯ
НАРКОТИЧЕСКИЙ БРЕД
Как хорошо! Ну же, Макс, войди в меня! Введи в меня иглу нашего счастья. А-а-а! Двигай, двигай, сильнее! О, я умираю!
Но кто это здесь? Они, зелёные чудища! Он "голубые" и хотят отыметь тебя, а затем разорвать на части и высосать твою кровь! Нет, я не дам тебя им, я рядом с тобой и убью того, кто тронет тебя пальцем… Они мстят мне, за то что я отняла тебя у них. Ну же, выеби меня! Пока ты меня ебёшь, они нас не тронут! Возьми пистолет. Застрелим друг друга, пока чудища до нас не добрались. Высшее наслаждение убивать из пистолета, смотреть, как жертва испускает последний вздох. Но ещё больше удовольствия быть застреленной тобой, Макс. Я с удовольствием отдам тебе всё то, что у меня есть, тело моё, душу мою, жизнь. Ну выстрели мне в сердце, выпей мою любовь, смешанную с моей солоноватой кровью. Мы всегда будем вместе. Иди сюда… Да… я чувствую твоего зверя в моей норе. Ах, мне щекотно, он так приятно скользит внутри. О-о-о! Господи, Господи! Ну же, ну же, испачкай меня всю, бей меня стервец, кусай меня, рви на части, только не покидай.
Мы уже в стране Утреннего Солнца, филоксера души моей. Ну, сделай мне укол, это так приятно! Спасибо. Давай свой локоть. Вот, попала. Любимый, дай мне утонуть в твоих серых глазах, дай мне кусать твои уши, Бери меня за руку и пошли, пошли на балкон.
Ты видишь всю эту красоту! Ах, что ты делаешь, хулиган! Нет, лучше застрели меня. Ведь наивысший оргазм — это когда душа расстаётся с телом. Да, да! И застрели себя!
Чудища приближаются к нам, стреляй быстрее, я у края балкона. Умирая, мы научимся летать…
Пробуждения не последовало…
Из милицейского отчёта…
"…"Сегодня утром Максим Торпаев 28 лет "сведения из паспорта о прописке и т.д." и Елена Беленко 25 лет "сведения из паспорта о прописке и т.д." будучи в состоянии наркотического опьянения сначала застрелились, а затем выбросились с балкона 15 этажа дома на улице Новая Ерофеевка, д. 13. Оба скончались до приезда "Скорой Помощи". Проблем с опознанием не было. "…"