Или как… Часть 4

На следующее утро Борис, получив порцию минета, опрокинул стольник водочки, запил это дело свежеприготовленным кофе и поинтересовался:

— Я вчера не бузил?

— А ты что, не помнишь?

— Нет.

— Ничего?

— Помню, как ты сосала…

— Когда?

— Ну… сначала в машине, потом дома… когда Олег снимал нас на камеру… А потом всё — аут.

— А как же водка и Большая Советская Энциклопедия?

— Ты о чем это?

— Да так. Ни о чем. Забудь. Ты обещал сводить меня на набережную.

— Раз обещал, значит, сделаем. Вчера точно всё нормально было?

— Не переживай, — успокоила его Ирина, — я осталась довольна.

— То есть? — не понял тот.

— То есть вы, ты и твой друг Олег, имели скрипачку в два смычка… и не только…

— Какую скрипачку?

И тут Борис Игнатьевич прозрел. Он вспомнил всё. И то, как унизил Ирину, заставив забраться её под стол, и то, как, выпивая со своим собутыльником, язвительно отзывался о её якобы сомнительных способностях на ниве минета, а она в это время сосала, и то, как назвал её скрипачкой. Даже про оркестровую яму вспомнил.

Вспомнил он о том, как драли они её с Олегом и в хвост, и в гриву — сначала по очереди, после хором. И о том, как посреди ночи к ним пришел сосед с собакой, и Борису захотелось экзотики. Как огромная псина покрывала Ирину, а они смотрели и ржали, словно табун веселых лошадей. Как кто-то из соседей вызвал наряд милиции, и Борис предлагал пэпээсникам свою юную гостью. По рублю. Потому что у всякого уважающего себя мента, по его мнению, должен быть в кармане рубль. Как было всем весело и хорошо.

Всем, корме Ирины. Она плакала, она умоляла пощадить её, но…

— Вспомнил? — зло спросила Ира.

Борис виновато кивнул.

— И знаешь что? — продолжила она, — Я рада, что так случилось. Потому что ты, старый пердун, открыл мне глаза на суть вещей вообще, и на тебя в частности. Так вот, я хочу, чтобы ты знал, как ёбарь — ты никто. То ли дело — дог твоего соседа. Вот кто настоящий, умный, нежный, лохматый и всё понимающий любовник, да и член у него — не чета твоему сморчку. Так что извини, но я ухожу к нему. Мы будем вместе облизывать его щенков. А если ты будешь хорошо себя вести, я, пожалуй, позволю отсосать тебе у пьяной обезьяны…

— Ну, слава яйцам! Я уже начал пугаться, — облегченно выдохнул Борис Игнатьевич и всунул свою голову Ирине внутрь живота.

— Да! Да! Да! — стонала Ирина, — только, пожалуйста, открой глаза.

— Что ты несёшь, дура? Какие глаза?

— Ну, умоляю тебя, открой глаза… открой глаза… открой глаза… открой глаза… открой глаза… открой глаза… открой глаза… открой глаза… открой глаза… открой глаза… открой глаза…

Борис открыл глаза и увидел перед собой испуганное лицо Ирины.

— Что случилось? — спросил он.

— Ты кричал. Мне стало страшно. Я пыталась разбудить тебя, но ты не просыпался. Я испугалась. Очень.

борис сел. Оглядевшись, потряс головой и сказал:

— Да уж. Приятным этот сон не назовешь.

— Что тебе снилось?

— Крейсер «Аврора».

— Дурак, — Ирина улыбнулась.

— Как я вчера себя вёл?

— Нормально. Правда, ты чуть не подел

нет?

Ирина смеялась над наивностью Бориса, покупала ему пиво и, разглядывая вывески на украинском языке, спрашивала, что означает то или иное слово. Борис переводил. Ирина опять смеялась:

— Мне, наверное, легче выучить китайский, чем понять украинский.

День пролетел незаметно. Наступил вечер. Ирина проголодалась. После ужина они опять гуляли по набережной. Она любовалась отражением ночного города в море и удивлялась шепоту звезд. Он, не замечая её удивления, что-то рассказывал о съёмках «Неуловимых», о том, что когда-то, в юности, работал грузчиком вот в этом магазине, объяснял ей значение слова кнехт и фотографировал её. Кнехт был большой и желтый, для швартовки океанских лайнеров. Она, широко расставив ноги, сидела на нём, смеялась в объектив и сквозь смех пыталась оставить в своей памяти южный город.

Ей нравилась эта ночь. Ему нравилось, когда она смеётся.

— Не переживай, я приеду ещё. Ты классный.

****

— Что приуныл, болезный? Или влюбился? Не ссы, вернется твоя малолетка. Как пить дать, вернется, — сказал Олег, провожая самолет взглядом. — Ты ж у нас орёл. Правда, слегка покоцанный…

— Мне никак не дает покоя одна твоя фраза, — задумчиво произнес Борис.

— Какая именно? Я их в день штук по пять выдаю… ну, ещё иногда и ночью… если сплю крепко.

— Ну, та. Позавчера. Про дождь золотой. Помнишь?

— А что не так-то?

— Как-то прозвучала она у тебя…

— Как?

— Неоднозначно. Такое впечатление, что ты что-то от меня скрываешь.

— Ты уверен, что хочешь знать об этом?

— Уверен. Колись, давай.

— Ну, как знаешь. Только я тебя предупреждал…

— Не тяни, вола за яйца, ковбой недоношенный. Говори.

— Помнишь?… ну, когда ты отправил меня её встретить?

— Ну, отправил. И что?

— Да представляешь, когда мы шли к машине, я ей говорю, мол, ссать хочу, а она мне: «Какое совпадение! А я пить».

— И что?

— Что-что? Аллейка-то там безлюдная. Короче говоря, нассал я твоей бабе в рот. Прямо посреди той аллеи нассал.

— Йо-хоу!!! Люблю женщин без комплексов, — прокомментировал ситуацию молчаливый друг Бориса и, издав победный клич индейцев племени сиу, затих. Наверное, чтобы не раздражать бесцеремонностью своего хозяина.