Охота за куропатками. 01. Итальянский шпион
Охота за куропатками во сне и на яву
Часть 1-я. Поронайское аллегро.
1.Итальянский шпион.
А всё началось с телефонного звонка, раздавшегося в отделе вскоре после обеда. Секретарша взяла трубку и, спросив, кого надо, передала её Евгению Алексеевичу Яшину (так мы в дальнейшем будем именовать автора этих рассказов).
— Женя? Здравствуйте! Это говорит Нина Кузнецова: Может быть, вы и плохо меня знаете, но вообще-то мы знакомы, не раз разговаривали, когда вы были у нас в Поронайске…
Поронайск — это городок на Сахалине с 38 тысячами жителей. И сам он, и всё, что в нём заметного – целлюлозно-бумажный и рыбный комбинаты, железнодорожная станция и морской порт — было сделано японцами во время их полувекового владычества. За последующие пятнадцать лет там мало что изменилось. Не осталось только японцев. И вот в этом забытом богом месте Жене пришлось год назад пробыть в командировке целых три месяца, в целом мало примечательных. Лишь последние три недели мая оказались довольно бурными и в самых разных смыслах давали о себе знать даже после его возвращения оттуда в Южно-Сахалинск, где он после окончания института работал.
— В Поронайске, говорите?..
— Да!..
— Что-то не припомню… А какое у вас ко мне дело?..
— Я с подругами должна была сегодня улететь в Хабаровск, но рейс отменили, сказали, что до утра мы можем быть свободными, но нам некуда деться…
— А откуда вы знаете мой телефон?
— Мне дала его на всякий случай Рита… Она сказала, что вы её хорошо знаете…
— Действительно… Вы где сейчас?
— В гостинице около вокзала.
— И мест там, конечно, нет?
— Нет…
— Вещи с вами?
— Нет, мы сдали их в камеру хранения в аэропорту.
— А сколько вас?
— Трое.
— Хорошо, погуляйте пару часиков по городу, пока не кончится моя работа. Встретимся у почтамта. Это недалеко от того места, где вы сейчас находитесь, на перекрестке Сталинской и Ленинской улиц. Надеюсь, что сумею что-нибудь предложить вам.
Предложить он, собственно, мог только одно — своё убогое жилище с двумя железными койками и диваном, расставленными вокруг стола. Благо оба его товарища по работе, с коими он делил эту комнатку, сейчас отсутствовали: один находился в командировке, а другой, хоть и временно, но хорошо устроился у секретарши отдела, сделавшись заместителем её мужа, посланного в Прибалтику на учёбу.
Приближаясь к почтамту, Женя видит трёх девиц, о чём-то оживлённо разговаривающих друг с другом. Подходит и спрашивает:
— Простите, вы не меня ждёте?
Одна из них восклицает:
— Женя!.. Я Нина… Надеюсь, вы меня узнаёте…
Небольшого роста с конопатым остреньким личиком, окаймлённым чёрными, явно крашенными волосами:
— Лицо, вроде бы, знакомое… Но что зовут вас так, не знал.
— А это мои подруги — Лена и Вера… Знакомьтесь.
— Очень приятно… Давайте пройдёмся и поговорим…
Лена оказалась довольно долговязой и сутуловатой девушкой лет двадцати с большими ушами, носом и ртом. Зато крошка Вера была просто очаровательна. Заметив, как он её пристально рассматривает, Нина с некоторым пренебрежением замечает:
— Она у нас совсем ещё ребёнок, школы ещё не кончила. Мы с Ленкой летим в Хабаровск, чтобы поступать в институт. Я – в медицинский, она — культуры. Уже в третий раз. А Верка — чтобы посмотреть, как мы это будем делать. К тому же мы там остановимся у её родственников…
С предложением Жени насчёт ночлега у него они соглашаются быстро.
— А что нам ещё остаётся? — говорит за всех Нина. — В тесноте да не в обиде… Так что идём…
— Погодите малость. Мне надо заскочить в одно место, а вам придётся подождать меня с полчасика… Зайдём сюда, во двор музея. Присядьте здесь, пока я сбегаю в одну контору. Она тут рядом.
— Это музей?
— Да, краеведческий.
— Так, может, мы сходим туда?
— Бога ради, сходите… Потом расскажите… Я сам там ещё ни разу не был.
— Договорились: идите, а через полчаса здесь и встретимся.
Оставшись один, Женя быстро доходит до ближайшего перекрёстка, сворачивает на боковую улицу и устремляет свои шаги к зданию, в котором ему в последнее время то и дело приходится бывать. Вот и вывеска: «Кожно-венерологический диспансер». И в дверях сталкивается с заместительницей главного врача, Людмилой Сергеевной Кузяевой, высокой шатенкой лет эдак 30 с лишним.
— Яшин, это вы? — спрашивает она. — Что привело вас сюда в столь поздний час? Ни врачей, никого уже нет.
— Но зато есть вы: на ловца, как говорится, и зверь бежит.
— Это я-то зверь?.. Имейте совесть!..
— Простите, это к слову. Вы никуда особенно не торопитесь?..
— Да вообще-то я дежурю, только что пришла и вспомнила, что оставила кое-что дома, собиралась туда сбегать.
— Если в этом нет срочной необходимости, смогли бы вы малость задержаться, чтобы проконсультировать меня?
— Что, опять теория вступила в противоречие с практикой?
— Чего спрашивать?.. Если бы не это, не привелось бы мне выступать у вас на научно-практической конференции.
— Да, удивили вы тогда нас всех: больной взялся учить уму-разуму врачей.
— Вовсе нет. Просто изложил несколько другой взгляд.
— Ага, а когда мы спросили, откуда взялся этот самый взгляд, вы утёрли всем нам нос, сказав, что книжки читать надо!.. Разве не обидно?
— Да ладно вам обиды помнить! Мне нужно совет у вас получить. Можно вернуться к вам в кабинет, забрав в регистратуре мою амбулаторную карту?
— Что с вами делать?.. Пойдёмте… И, чтобы не терять времени, говорите, что вам надо.
— Дело в том, что назначенный мне контрольный срок всеобщего воздержания заканчивается дней через десять, а так получается, что уже сегодня мне может быть придётся нарушить диету…
— И что же, вы хотите сказать, что всё это время строго придерживались её?
— Представьте себе, что придерживался. Даже находил в том некоторое удовольствие… Например, когда во время пикника бегал за пивом для своих друзей и их подружек, а сам не отведал ни крошки острого и ни капли горячительного.
— Так что же мешает вам и сегодня воздержаться?
— Речь не об этом, а о нарушении подписки, которую вы с меня взяли. Что решают эти десять оставшихся дней? Вот что я хотел бы выяснить с вашей помощью. Вылечился ли я?..
— Десять дней, конечно, срок маленький. Но где вы были утром? Сдали бы кровь и мочу, а сейчас, имея результаты анализа, можно было бы о чём-то говорить. Так что ничем помочь не могу.
— Ничем, говорите?..
— Подождите, вы помните, на этой конференции присутствовал один человек из обкомовской поликлиники?
— Нет, не обратил внимания.
— Он работает там венерологом, и потом интересовался вами. Сейчас я ему позвоню и, если он ещё не ушёл, попрошу забежать к нам. Он-то, думаю, сможет с вами разобраться без новых анализов.
Она снимает трубку, набирает номер и говорит:
— Пётр Ефимыч?.. Да, это я… У меня тут сидит один молодой человек, который, помните, выступал у нас и доказывал, что трихомониаз вовсе не венерическая болезнь, ибо может передаваться не только половым путём… Он нуждается в вашей срочной консультации. Смогли бы вы зайти к нам и взглянуть на него?.. Хорошо, мы вас ждём…
— Венеролог, говорите, из обкомовской поликлиники? — интересуется Женя.
— Да, через пару минут он тут будет, это рядом.
— У него есть дочь: Надя Хохлова… Не так ли?.. Она, кажется, где-то медсестрой работает:
— Да, верно… Вы её знаете?
— Ещё бы!.. Ведь это именно она мне дала почитать книжку «Трихомониаз и его лечение».
— Давно это было?
— В прошлом году?
— Позвольте!.. Так значит вы уже тогда болели?.. А к нам обратились только полтора месяц назад?
— Отнюдь нет… Если я тогда и болел, то отнюдь не этим: то была какая-то любовная лихорадка, заставлявшая ставить рекорды с нею в постели… А то, что послужило причиной моего теперешнего недомогания, — случайная связь. Взгляните в мою карту, там …всё верно записано.
— Да вижу уж… Так чего вам не терпится?.. Новые рекорды после длительного воздержания собираетесь ставить?
— Не люблю говорить о том, чего ещё нет и чего, может быть, и не будет. Есть у меня предрассудок: похвастаешься, что вот уже всё на мази, что всё уже вроде бы в кармане, а как дойдёт до дела, оказываешься на бобах…
— Вы, да на бобах? Что-то плохо верится:
В дверь раздаётся стук:
— Можно, Людмила Сергеевна?
Входит импозантный мужчина лет эдак пятидесяти и сразу вмешивается в разговор:
— А! Узнаю, узнаю, молодой человек… Меня тогда, на конференции, удивило не столько ваше смелое суждение, сколько апломб, с которым оно было произнесено. Признаюсь, я даже поначалу принял вас за молодого специалиста, только что приехавшего к нам на остров из института… Так с чем вы сюда явились теперь?
— Представьте себе, что с трихомониазом…
— Прекрасно!.. Кто бы мог подумать?.. Но зачем вам нужна именно моя помощь? Чем вас не устраивают врачи этого диспансера.
— Никаких претензий у меня к ним нет… Также, как я думаю, и у здешнего персонала ко мне…
— Да уж, повеселил он нас, надо признаться, — вставляет хозяйка кабинета.
— Так в чём же дело?
— А в том, что этому молодому человеку срочно, именно сегодня, а не завтра, понадобилось узнать, может ли он на десять дней раньше срока вернуться к сексуальным контактам…
— Срочно, говорите?.. А можно взглянуть на его бумаги?.. Так… Рядовой случай… Случайная связь… Анализы крови, мочи, спермы… Ба, да тут написано, что она у вас мёртвая…
— Мне об этом говорили… Ничего себе утешили, что у меня потомства не будет…
— Не расстраивайтесь, сплошь и рядом мы тут ошибаемся… Да мы сейчас проверим. Вам уже, я смотрю, одну провокацию делали? Сейчас повторим её… Идите за шторку, снимайте штаны и становитесь коленями на лежанку… — Можно, Людмила Сергеевна, перчатки? Спасибо… Так, зад оттопырить и прогнуться в спине… Потерпите малость… Вы ведь уже знаете, что эта операция не совсем безболезненна.
— Да уж… Пот прошибает, и глаза из орбит лезут… Хотя понимаю, что за грехи мои мне воздаётся.
— Ну и прекрасно… Теперь вставайте и оборачивайтесь ко мне передом… Так, хорошо, капельки выступили. Сейчас мы их нанесём на стёклышко, чтобы рассмотреть в микроскоп. А теперь ложитесь на спину и позвольте малость проникнуть вам в мочеиспускательный канал… Снова больно? Ничего не поделаешь… Всё-всё! Не дёргайтесь!.. Можете вставать и одеваться. Мы сходим в лабораторию, а вы посидите пока здесь, подождите нас.
Ожидание их возвращения затягивалось. Полчаса, отведённые Женей девицам из Поронайска, уже истекли, а он не привык опаздывать и поэтому сидел как на иголках. Наконец, эскулапы появляются, чтобы вынести свой приговор:
— Определённо можно сказать, что сперма у вас в норме, так что о потомстве можете не беспокоиться. Не обнаружено и явных признаков трихомоноса. Но это не значит вовсе, что он где-нибудь не сохранился, несмотря на убийственные для него дозы антибиотиков. Так что я бы рекомендовал вам подождать ещё десяток дней, чтобы сдать все положенные анализы и быть уверенным на все сто процентов.
— Да, разочаровали вы меня, — произносит Женя, — и поставили в тяжёлое положение…
— Скажите ещё, что в безвыходное…
— Да нет не скажу… Вам не скажу… А им что сказать?
— Даже не ей, а им?.. Вот как!..
— Представляете, какой редкий случай? И всё коту под хвост!
— Что ж поделаешь, если у кота такой подпорченный хвост! Посоветовать ничего не могу… Но помнить о данной вам подписке рекомендую… Прощайте…
С поникшей головой и с опозданием на добрых полчаса Женя возвращается к музею. Заждавшиеся девицы набрасываются на него с упрёками.
— Пойдёмте! — только и говорит он. — Нам надо ещё зайти в гастроном, чтобы купить что-нибудь к ужину.
Как и положено в центре провинциального города, почти все скамейки под сенью деревьев были заняты молодёжными компаниями. Многие из них знали Женю и приветствовали его, кто киком головы, кто весёлым вопросом:
— Где пропадаешь? Почему тебя давно не видно?
Другие прямо спрашивали:
— Женя, кто такие с тобой? Может, познакомишь?
Его вдруг осеняет:
— Познакомиться, говорите? Сейчас нам некогда, но если попозже придёте ко мне, так и быть — познакомлю.
— Вы это серьёзно? — спрашивает Нина, когда они проходят немного вперёд.
— А что?
— Да нам бы хотелось отдохнуть, выспаться как следует…
— Вы что же думаете, я, будучи в одиночестве, так вам и позволил бы беспробудно дрыхнуть?.. Да за кого вы меня принимаете?
— За привлекательного и скромного молодого человека, каким я вас знала в Поронайске… Хотя мне и приходилось там слышать иные о вас отклики…
— Да, не всюду и всегда мне приходится бывать скромным…
— Вы нас пугаете… Может быть нам лучше не идти к вам, а переночевать где-нибудь на вокзале или вернуться в аэропорт?
— Воля ваша… Но где гарантия, что и там вы не станете предметом домогательств посторонних людей?
— Вот именно, — подаёт вдруг голос Лена, самая невзрачная из троицы. — Вон видишь доходягу, — бич не бич, — он мне уже второй раз на глаза попадается… И будет такой, если и не приставать, то просить на опохмелку… Не отвяжешься…
— Пожалуй, так оно и будет, — соглашается Нина. — И всё же… Вы же, девчонки, знаете лучше, какой он…
— Какой уж есть, не взыщите, — прерывает её Женя. — Я-то полагал, что, предоставляя вам ночлег, я себя обременяю на немалые неудобства. Ведь у меня только две узкие кровати и один тесный диван. Если это вас не устраивает, я вас не неволю…
— Не обижайтесь, — берёт его за руку малышка Вера. — Вот гастроном… Нам сюда?
— Сюда, — отвечает Женя, в глубине души уже сожалея, что своенравие одной девицы было подавлено соглашательством двух других, а потому не удалось так легко от них отделаться.
— Не обижайтесь на нас, — говорит Нина, видя, каким вдруг мрачным и угрюмым он стал. — Сейчас отоваримся и двинемся к вам… Идите, девчонки, купите всё, что считаете нужным, ни о чём не забудьте, а мы с Женей здесь постоим, поболтаем…
— О чём будем болтать? – спрашивает Женя, когда они остаются одни.
— Вы всё ещё не в духе… Я понимаю, мы вам в тягость… И поэтому постараемся больше вас не раздражать… А признайтесь, какие у вас воспоминания о Поронайске?
— Городок так себе, а ЦБК так и вообще вонь непроходимая…
— А люди?
— А люди, как и везде, одинаковые, то есть разные… С одними хорошие отношения установились, даже отличные, с другими не очень…
— А с Ритой?
— Почему вас это интересует?
— Как вам сказать?.. Дело в том, что она не только порекомендовала, в случае чего, к вам обратиться, дав ваш телефон, но и… кое в чём призналась…
— И в чём же именно?.. Это уже интересно…
— Да, нам тоже было интересно послушать её…
— Так, так, продолжайте:
— Я, например, считала вас лопухом… То ли дело ваш приятель Славка… Какая по нём слава в городе гуляла! Парень хоть куда, бабник, чуть что целоваться лезет, за пазуху руки суют, под юбку… Едва зазеваешься, тут же валит на спину и трусы стаскивает…А иногда и без этого сумеет обойтись…
— Без снятия трусов, что ль?.. Да, да, я это от него самого слышал…Так это с вами было?..
— Почему вы так думаете?.. Я это просто к слову сказала. Но даже если это и было бы похоже на правду, мне хотелось бы вас предупредить от…
— Предупредить? От чего?
— Видите ли… Да, я не девушка, о чём вы можете судить хотя бы по тому, что являюсь подругой Риты… Правда, она старше меня. Но всё же… Сегодня для меня не самый лучший день… Понятно я вам объясняю?… А вот Лена и Вера являются всё ещё девушками…
— Ну да? Вы это точно знаете и можете ручаться за их девственность?
— Точно.
Женя весело смеётся. Ведь как удачно всё сегодня складывается: не нужно будет домогаться до этих девиц и тем самым нарушать врачебные запреты. Но вслух спрашивает:
— Так не пора ли их …уже и просветить?
— Посмотрим… Но не сегодня… Мне бы самой хотелось поучаствовать в этом деле. Так что давайте его отложим до того времени, когда мы будем возвращаться из Хабаровска. Идёт?.. А вот и Лена с Верой… Всё купили?.. Можно идти?
— Всё… Пойдём…
— Лучше поедем на автобусе. Тут всего три остановки, но идти долго.
Убогость жилища, куда Женя приводит своих новых знакомых, ничуть их не разочаровывает. Вывалив на стол принесённые припасы, они начинают споро чистить, резать и раскладывать закуску по тарелкам. А Нина им объясняет:
— Я тут, девочки, пока вы были в магазине находились, собралась, было, рассказать Борису, что мы узнали о нём от Риты…
— Как, она вам всем это говорила?..
— Да…
— И чего это вдруг?
— Вот нашло на неё…
— Да пьяна она была тогда, вот и развязала язык, — поясняет Лена. — А потом откровенность за откровенность…
— Итак, она откровенничала с вами обо мне. А о чём вы откровенничали с нею?
— А вы думаете, что не о чем? — вмешивается в разговор малютка Вера.
— Откровенно говоря, так и думал…
— И напрасно… — продолжает Нина. — Риту, например, интересовало, что мы знаем о Славке… Так, знаете, кто ей больше всего о нём рассказал? Верка!.. Да, гораздо больше, чем я… А Ленка, не поверите, столько натрепала ей о вас!..
— Обо мне?..
— Да.
— Но откуда и что она могла знать?
— А ну-ка, Ленок, не стесняйся, перескажи ему всё, что говорила Рите!..
— Но откуда? — повторяет свой вопрос Женя. — Что вы можете обо мне такого знать? Ведь вы меня сегодня в первый раз видите!..
— Почему в первый? — не соглашается Лена. — Я вас часто видела в Поронайске… Это вы меня не замечали…
— Не только тебя, — поправляет её Нина. — Он у меня однажды дома был, а, поди, не помнит, тоже думает, что мы впервые встречаемся…
— Дома? У вас? Действительно не помню.
— А чего помнить-то? Пришёл, попил чайку, полялялакал, и ушёл… Другое дело — Славка. Тот этим бы никогда не ограничился… Правда, Вер?..
Та, покраснев, кивает головой.
— Ну хорошо, вам с Верой приходилось встречаться со Славой и потому есть что о нём рассказать… А что Лена знает обо мне?.. Втолкуйте это мне, пожалуйста.
— Втолкуй ему Лен…
— Почему я? Рассказывай ты…
— Но я-то всё знаю с твоих слов… Так что давай, рассказывай…
— Даже не знаю, как…
И вопросительно смотрит на Нину. Та её подбадривает:
— Давай, давай, не смущайся… Когда мы потом попросим Женю рассказать его собственную версию, я думаю, мы ещё не то услышим.
— Вот именно, — поддерживает её Женя, не понимая ещё о какой такой его версии может идти речь.
То, что удалось подслушать Лене.
— Ну что ж, — начинает, глубоко вздохнув, Лена. — Видите ли… Моя мама накануне дня победы была с одной компанией в ресторане, а я с Нинкой и Веркой отправилась на танцы в ЖД – клуб железнодорожников. Там и вас со Славкой и всей его шоблой видели. Славка даже с Веркой один раз танцевал. Вы же всё время сидели, задницу ни разу не подняли. А я-то, если честно сказать, уже размечталась, что вот, подойдёт, пригласит кого-нибудь из нас, познакомимся, разговоримся, снова будем танцевать на зависть остальным девчонкам, а потом, может, и ко мне в гости пойдём… Ведь матери нет, сказала, что раньше часа не будет… Меня пригласил какой-то дядька, в женихи матери моей наверно годится, но костюмчик, скажу вам, другого такого шикарного я в городе не видела…
— Ну да, а мой? – прерывает её Женя. – Разве мой был хуже?
— Не знаю, издалека похож, вроде бы, — продолжает Лена. — Да тот, что был на нём, я ощущала своими руками… Плохо было только, что молчал.
— И я обратил на него внимание, — опять прерывает её Женя. – И на костюм его, на мой очень похожий, и на то, что во время танца не разговаривал. Так что в момент, когда он оказался прямо передо мною, поманил его присесть рядом с собою, не особо-то веря, что он так и сделает. А он останавливается, раскланивается с тобой (можно уж я к вам на «ты» буду обращаться?) и усаживается рядом.
— А меня, паразит, оставляет одну посреди зала… О чём вы стали говорить с ним и почему быстро ушли?
— Долго рассказывать… А что с вами-то было потом?
— В след за тобой ушли Славка и его ребята… Мы потолкались, пару раз станцевали, потом отправились домой. Но не одни, а с Ритой, она в ЖД под конец пришла, сказала, что сбежала из компании мужиков, упившихся в сосиску. Узнав, что тут были вы со Славкой, расстроилась, сказала: «Жаль: вот уж кого бы я сегодня с удовольствием увела бы к себе сегодня на ночь, так этого инженерика очкастого из Южного!» Один парень знакомый за нами увязался, мы его отшили, Рита так и сказала ему: «Гуляй к мамочке своей и попроси у ней, чтобы сопли тебе вытерла!» Зашли ко мне, полялякали. Рита вдруг спрашивает, есть ли что выпить. Ничего не нашли. Тогда она предлагает пойти к ней. «Зачем? — спрашиваем мы с Ниной. – Поздно уже и спать пора». Ну, она и ушла.
— А за ней и мы с Веркой, — вставляет Нина.
— Я же легла спать, а утром проснулась от шума голосов на кухне. Прислушалась, мама громко рассказывает с одной из соседок, явившейся к нам, как весело пировали вчера в ресторане и как встретили там двух итальянцев с парохода, что стоит на рейде и грузится бумагой. Так как рассказ этот показался мне интересным, то я продолжала делать вид, что сплю. Через неприкрытую дверь мне было почти всё слышно…
— И что же интересного тебе удалось услышать?
— Что в начале итальянцы сидели некоторое время рядом с ними с одной стороны, потом ушли, а ближе к полуночи один из них, — тот, что молоденький, — вернулся и снова сел за столик, но уже с другой стороны. Мамулина компания была уже в хорошем подпитии и вздумала пообщаться с ним. Кричали ему первомайские лозунги. Услышав, как их с какой-то злостью повторяет мама, я чуть усикалась от смеха: "Народы всех стран! Усиливайте борьбу за сохранение и упрочение мира, за всеобщую безопасность! Решительно разоблачайте империалистических поджигателей войны! Требуйте от правительств США и Англии немедленного всеобщего прекращения испытаний и щапрещения атомного оружия на вечные времена! Добивайтесь прекращения холодной войны и смягчения международной напряжённости!" И ещё чего-то говорили про мирный договор с Германией и какой-то режим в Западном Берлине. Ну и конечно передавали "горячий привет японскому народу, борющемуся за ликвидацию иностранных военных баз". Потом этого итальяшку взяли за руку, подвели к своему столу и, сказав: "Вы же тоже против Гитлера малость воевали!" — заставили выпить за победу большой бокал пива, влив туда для пущей крепости водки. Потом между ними что-то произошло, они повздорили, и обиженный итальянец вернулся к своему столу.
— Это был не итальянец, это был я, — уточняет Женя.
— Вскоре и я об этом узнала. Но вернёмся к маминому рассказу. На спор одна из её подруг сказала, что сейчас подцепит итальяшку, подошла к нему, о чём-то пошепталась и пошла вниз. Некоторое время погодя следом за ней по лестнице спустился и итальянец. Вот почти дословный пересказ, того, что говорила мама:
«Я не поленилась встать и проследить за ним. И что же увидела? Как он скрывается в женском туалете! Я поначалу думала, что он ошибся. Был он там долго. У меня даже возникло, было, желание сходить посмотреть, что он там делает. Но вот дверь открывается, и оттуда выходит эта стерва – Елизарова. Я продолжаю оставаться на верху лестницы и, когда она поднимается ко мне, спрашиваю, по наивности, конечно: ″Что ты там делала с ним?″ Она же так нагло отвечает: ″Клеила чувака на ночь″.»
— И откуда слова такие знает? – удивляется Женя, почему-то считавший, что этот термин является частью языка общения только таких людей, как он.
— Мамуля моя тоже удивилась, сопроводив только свою реплику ругательством. А потом продолжила свой рассказ:
«″И как, получилось?″ – спрашиваю. ″Опоздала …малость, — отвечает эта сучка. — Он договорился уже с кем-то и занят… Но всё-таки кое-что и мне перепало…″ Садимся на свои места. Возвращается на своё и итальянец. И тут же к нему подбегает официантка, жаркое несёт. О чём-то заговорщически говорят. А наши мужики разгорланились так, что ничего не слышно… Начинаем собираться домой. Елизарова мне и говорит: ″Видела? Вот кем он уже занят…″ И уже на улице вдруг говорит: ″А что, мужики, вы и вправду считаете этого итальяшку шпионом?″ "А кто же он?" – спрашивают. ″Так давайте посмотрим, куда он пойдёт в такую ночь?″ Согласившись, отошли в сторонку и стали ждать. Мужики закурили. Через полчаса итальянец и официантка выходят. Мы, немного подождав, двинулись за ними. По дороге Елизариха мне и рассказывает, что сама пригласила его спуститься в женский туалет: ведь в ресторане уже никого из публики не было, и казалось, что никто не помешает ей совершить задуманное. ″Разогреть-то я его разогрела, да вот не вышло целиком по-моему…″ А на мой вопрос, как же она это делала, отвечает: ″Расстегнула ширинку, вынула елдак, стала на колени, в рот взяла, он вздулся тут же. Я уж думала, где мне с ним пристроиться, когда штаны стаскивать с меня станет, даже раком согласилась бы, а он, поганец, раз – два и всё спустил… Глотку всю залил молофьёй…″ Меня чуть не стошнило… А она продолжает: ″А вот ссаке моей ничего не досталось… Жаль, конечно, вся мокрая и сейчас… Иду и думаю, кому бы подставить её″.»
— Наверно, странно тебе было всё это слушать?- прерывает Женя. …
— Ну! Не привыкла я к такой речи… Но то же самое сказала соседке и мама.
— И о чём же она говорила дальше?
— О том, что в конце концов, не вытерпев, выложила ей: ″Мне бы твои заботы. Иди домой быстрей и с мужиком своим в постель, а не терпится – сейчас оттащи его в сторону… По-собачьи, я вижу, тебе не в первой…″ И знаете, что она услышала? ″Да это разве мужик?.. Алкаш несчастный… В кои-то веки придёт к нему охота, и то без помощи моей обойтись не сможет… Лижешь, лижешь его, бывало, а часто без толку… А так, бывает, хочется!… И месячных давно уже не знаю, так что беременности бояться не надо… Да вот поди ж ты…″
— Действительно, вот незадача!
— Бедная мамочка! Но ещё более поразили меня её слова, сказанные соседке, когда она вдруг стала сетовать на то, что её муж на войне сгинул, что дочь на шее и что она забыла уже, что это такое, а на вопрос, что, не снится даже? ответила: «Случается, но редко… Не до того… Устаёшь так, что едва до кровати доберёшься, засыпаешь как мёртвая». Соседка интересуется: «Так ни с кем ни разу не попробовала?» И что же я слышу? «Попробовала пару раз. Да тут же влипала, а аборт запрещён был тогда. Пришлось идти выскребаться чёрти знает куда. Не дай бог кому вытерпеть такое… Так что при одной только мысли, что через муки эти снова придётся пройти, у меня всё внутри высыхает и захлопывается». После некоторого молчания соседка просит продолжить рассказ о том, что же было дальше по дороге из ресторана, и мама говорит: «Впереди идут мужики, сзади мы с Елизарихой… Останавливаемся. Парочка стоит в глубине японского дворика. Темно. Но всё же видно, как она отпирает дверь, обнимает и целует его. Он делает то же самое. О чём говорят, не слышно. Но вот она скрывается в дверном проёме, а он закуривает, поворачивается и идёт назад. Мы едва успеваем сойти с дороги, чтобы дать ему пройти и остаться самим незамеченными. ″Ну, что? – говорит кто-то из нас. — Бортанула она его… Спать пошёл на корабль… Давайте и мы расходиться по домам″. Ему возражают: ″Как бы не так! Смотрите, он идёт не к порту, а к вокзалу! Что ему там надо? Может потому и не стал заходить к официантке, что его ждут в это время в другом месте? ″ Все соглашаются и решают идти за ним, чтобы увидеть, что и как. Прошли вокзал. Затем двинулись вдоль путей. Видим, подходит к дому, тоже японскому. В окне свет. Постоял он перед ним, постоял, стал стучаться. Дверь открылась, в освещённом проёме появились две бабы, перебросились с ним несколькими словами и впустили его. А мы остались гадать и спорить, надолго ли он туда зашёл. Мне всё это надоело, спать хотелось давно, и я пошла к себе. И уже подходила к дому, как начался дождь, и чем дальше, тем сильнее,. Ещё подумала о тех, кто остался там караулить этого итальянца: наверняка ведь промокнут до нитки…» Выслушав этот рассказ, соседка спрашивает, к кому бы это он, итальянец этот, мог забрести так поздно и так запросто. Мать отвечает, что не знает, а потом, помолчав вдруг припоминает: «Кажется,к той самой Волошиной, чья дочь Верка с моей Ленкой дружит». И вдруг зовёт меня: «Ленк!.. Ты всё ещё спишь? Хватит дрыхнуть! Вставай! И скажи: ты знаешь номер дома по Железнодорожной, в котором Волошина живёт?» Я отвечаю, что сорок третий. «Точно, сорок третий: кто-то из мужиков фонариком посветил, а там на двери намалёвано краской: ″43 а″.
Между тем Нина и Вера приготовили принесённую с собой снедь и предлагают перекусить:
— А то есть уже хочется. И выпьем.
— Сейчас я вам налью, — предлагает Женя.
— А себе почему не наливаешь?
— В другой раз, если ещё придётся встретиться, и себе налью. А сейчас увольте. Продолжай, Лена, рассказывай, что было дольше. Небось побежала сразу к Вере выяснять, что и как?
— А вот и нет. Никакого особого значения тому, что узнала, я тогда не придала. Ну, подумаешь, зашёл ночью к Веркиным соседкам мужик… И что? Но когда мы с ней днём встретились, она мне такое порассказала… Но пусть лучше она сама сейчас снова это сделает…
— Давай, Верунчик, вали, как на духу, — говорит и Нина. – Удовлетвори любопытство нашего гостеприимного хозяина. А мы потом и его допросим, сравним, правду ли ты нам говор
— Было дело, — соглашается тот.
— ″Мы малость повздорили накануне, — отвечают вам эти тётки. — Но были уверены, что они погуляют-погуляют и придут. Куда им деваться? ″ Вы не соглашаетесь с ними: ″Не скажите! В городе вон сколько девиц, только выбирай″. ″Что же ты себе за два месяца ни одной не выбрал, в холостых ходишь?″ ″Сам себе удивляюсь, — следует ответ. — Ну да ладно, об этом ещё поговорим, если впустите меня и позволите снять плащ и шляпу″.
— Точно. Говорят: ″Заходи, раздевайся и присаживайся″.
— А вы, в свою очередь, интересетесь: ″Есть чем у вас горло промочить? Небось, припасли бутылочку-другую на случай явления женихов? Так давайте в ожидании их выпьем малость, закусим, да поболтаем″. Тётя Шура соглашается: ″Давай! Спать всё равно не хочется. А завтра праздник, можно будет отоспаться. Да и гуляки наши, кто их знает, может, соизволят ещё заявиться сюда″. Иного мнения придерживается тётя Аня: ″Ты что? Посмотри на часы: уже 2 часа ночи! Хотя, конечно, бывало, что приходили и позже. Ну да ладно, доставай бутылку и посуду, а я полезу в погреб за закуской″. Через несколько минут на маленьком столике на тесной кухоньке я вижу банку шпротов, тарелки с селёдкой, солёными огурцами и квашеной капустой, а также большую, в три четверти литра, бутылку водки.
— Эту водку, — считает нужным уточнить Женя, у вас в Поронайске изготавливают из местного целлюлозного спирта, разливают в большие бутылки в три четверти литра и называют «Гусём».
— Разлили и выпили, стали закусывать. ″Ну, а теперь говори всю правду, — обращается к вам тётя Шура. – Ты их видел вечером? Что делали?″ Тут вы стали разъяснять им: ″Они пригласили меня сегодня в ЖД″.
— Я, такой тёмный, — снова вмешивается в её рассказ Женя,- и потому спросил Славу. что это такое? Он и объяснил, что это клуб железнодорожников. Думал, между прочим, что и их дамы там будут.
— О чём им и сообщаете теперь. ″Мы уже из этого возраста вышли, на танцульки не ходим″, — с каким-то вызовом отвечают они. Вы их тут же осаживаете: ″Напрасно. А я вот мужиков там видел довольно солидных, во всяком случае постарше вас″. ″И с кем же вы танцевали?″ — спрашивают. ″Я и Иван – ни с кем, сидели и разговаривали″. ″А мой? ″ ″Прежде чем ответить на твой, Аня, нескромный вопрос, надо выпить ещё″, — заявляете вы. ″Наливай и нам″, — говорит она. ″Так вот, твой – молодец. Он танцевал почти непрерывно. То одну приглашал, то другую, и отказа не получал″. Тётя Аня взрывается: ″Да врёшь ты, поди! Небось с этой девкой из райкома комсомола тёрся всё время! ″ ″Кого ты имеешь в виду? ″ ″А ты не знаешь?″ ″Нет.″ ″Не заливай! ″ ″Ну, во-первых, он действительно хвастался мне, что перетрахал весь райком, вернее его женскую половину, во-вторых, как мне кажется, он именно хвастал, а в-третьих, это было давно, ещё до вашей эры″. ″А маленькая такая сикирявка, наша соседка, Верочка зовут её, была?″
— Это она про тебя, оказывается, спрашивала? – прерывает её Женя.
— Про меня…
— Обидно, наверно было слышать такое?
— Конечно… ″Была, — соглашаетесь вы. — Но причём тут эта Верочка? Она не из райкома комсомола. Да ещё целочка″. ″Целочка – два кирпича и щёлочка!″ — продолжает она язвить… Представляете, каково мне было это слышать? А вы туда же, убеждаете их: ″Ей-ей, Славка бы уж непременно похвастался победой над ней, а тут только ограничился рассказом, как совал ей палец под трусики″… Возмущаюсь не только я, но и тётя Аня: ″Вот сволочь! – говорит она. ″Да хватит тебе злиться″, — пытается успокоить её тётя Шура. ″Тебе хорошо, твой-то человек солидный, вот видишь, весь вечер сидит на танцах и не рыпается″. ″Не говори… Только вот почему же тогда он алименты платит на всю катушку? Треть зарплаты! А что касается танцев, так он просто не умеет, кому угодно ноги отдавит… Но вот почему ты, Женечка, такой видный, такой заметный в нашем городе, не танцевал?″ Ответ на этот было бы интересно послушать и мне. Но вы начали канючить: ″Хотите знать? Тогда давайте ещё примем по маленькой″ Видимо, им тоже хотелось этого, и они соглашаются: ″Давай!″
— И тут я, — в который раз уточняет Женя, — предлагаю выпить за тех, кого не было в тот момент с нами, то есть за наших общих приятелей.
— Да: ″За тех, кто не с нами!″ — говорите. ″Вот и рассказывай, куда ты их дел″, — велит тётя Аня. ″Погоди, погоди! — возражает ей тётя Шура. – Успеем ещё об этом услышать, может быть даже не только от него, но и от них самих, Давай вначале послушаем, почему наш несмышлёныш на танцы ходит, а не танцует, и почему вообще не обзавёлся в нашем городе бабой?″ ″Да, почему?″ — поддерживает её тётя Аня. ″Почему, да почему! – следует ваш ответ. — Природная скромность, помноженная на высокую требовательность. Видите, какой у меня костюмчик?″ Аня оценивающе разглядывает, а потом и ощупывает его: ″Да, костюмчик у тебя что надо…Какого-то непривычного цвета, серый в крапинку, то ли синюю, то ли серибериешевую, а гладкость и мягкость просто чудные″ ″Ещё бы, — не без гордости подтверждаете вы, — твид ведь, а не что-нибудь″. ″Ладно. Сам ты твид! Скажи лучше, что у тебя с этой дамой, которая недавно приехала в город и ходит в такой чудной шляпке «прощай молодость»?″ ″Кого вы имеете в виду?″ ″Ту, что навещала тебя в больнице, когда ты загрипповал и там оказался. Она ещё устроила скандал, увидев, что тебя поместили в коридоре, и велела освободить для тебя отдельную палату. С чего это она вдруг о тебе такую заботу проявила?″ ″А… Это … Ну, тут особая история″ — пытаетесь вы уйти от ответа. ″И что же это за история? ″ — продолжают интересоваться они. Каков был ответ, я точно не помню. Но пусть Женя сейчас повторит его нам.
— Пожалуйста. Она, да будет вам ведомо, жена Мурченкова, какого-то гебистского начальника. За полгода до этого он встречал её в Южном с маленьким ребёнком, когда они прилетели на остров, и затем явился с нею к нам в совнархоз с просьбой посодействовать в её трудоустройстве. Дело в том, что по образованию она техник, а на ЦБК все соответствующие должности заняты, но есть свободные инженерные. Вот моё начальство и пошло ему навстречу, а мне, когда меня отправляли сюда в командировку, поручили взять шефство над ней, поспособствовать тому, чтобы она быстрее освоилась с новой работой. И вполне вероятно, что она испытывала ко мне некоторое чувство благодарности за это.
— Всё, вроде бы так. Но тёток этот ответ не удовлетворил. ″И не больше? – спрашивают. — Уж больно заметно она таяла при виде тебя, глазки маслеными становились, вся румянцем покрывалась″. Вы уверяете, что не замечали что-то подобного… ″Колись!″ — требуют они. ″Не знаю даже, что сказать… Моими соседями по гостинице ЦБК являются новые в городе люди — первый секретарь и завторготеделом. Они ждут, когда им отремонтируют выделенное для них жильё и к ним приедут их семьи. Им скучно, и вечерами они перекидываются в картишки. Приглашают и меня, хотя я это времяпрепровождение не обожаю. И вот однажды, когда я в виде исключения согласился составить им компанию, туда пришёл этот самый гебист Мурченков и, увидев меня, стал рассказывать, что его супруга все уши ему прожужжала обо мне, о том, какой я хороший и пригожий. Ничего особого в этом рассказе я не приметил. Меня многие хвалят″
— А что, опять подаёт реплику Женя. – Это действительно так. Я у начальства в любимчиках хожу.
— Тётки этого и не отрицают. ″Наши Слава и …Иван тоже тебя хвалят″, — говорят. Но просят вернуться к вопросу о девушках: ″Чем ты тут можешь похвастаться?″ Вы выражаете сожаление, что нечем: ″Тут я не преуспел″. Их такой ответ не удовлетворяет: ″Почему? Не дурен собой, вроде бы… Такой модный весь из себя″ ″Вот именно поэтому, может быть… Боюсь, что приглашу какую-нибудь кралю на танец и буду рядом с ней выглядеть со стороны вызывающе. Причём настолько, что найдётся завистник, подойдёт и двинет мне по морде, чтобы кровью умылся. И ваши дружки со своими товарищами не помогут мне. Этот номер мы уже проходили в Южном. И шпану хулиганистую подсылали, чтобы сбить с меня очки и шляпу (а где вы ещё такую, кроме как в кино, видели?), и сами окружали меня стаей в полдюжины голов, и то один, то другой исподтишка делали выпады кулаком по моей и так сломанной сопёлке″. ″Ах ты горе моё луковое!– ласково запричитала тётя Шура, переместив свои пальцы с лацкана пиджака на ваш, Женя, нос. – Сопёлка как сопёлка, хотя с виду и не маленькая, но приглядишься – очень аккуратненькая. Вот горбинку нащупала. А где же перелом?″ Вы указываете на переносицу. ″Ну, это разве перелом? – не соглашается она. — Перелом – это когда нос на сторону сдвинут. Твой же выглядит довольно приличным″. ″Особенно в таком костюмчике″, — добавляет Аня. ″Вот именно, в таком костюмчике. Видели ли вы когда-нибудь и где-нибудь ещё один такой? А я сегодня увидел. И где? В ЖД! Мужик, лет под сорок уже наверно, кавказского типа, танцует, вернее топчется с девушкой. А на нём точь-в-точь мой пиджак! Представляете моё состояние? И когда эта парочка, продолжая шаркать ногами по полу, оказалась рядом с тем местом, где сидели мы с Иваном, я кивнул головой этому пиджаку и показал на пустое место по другую сторону от себя. Эти сигналы я подал ему просто так, от нечего делать, ни на что не рассчитывая. А он, вдруг остановился, раскланялся с девушкой, подошёл и сел. Так что, когда танец закончился и Слава подошёл к нам, его стул был уже занят, а я пытался завести разговор с этим пиджаком. Дело это оказалось непростым, ибо он оказался иностранцем, с того самого итальянского парохода, что сейчас стоит на рейде″.
— И как ты, Верочка, всё это запомнила? – удивляется Женя. – Я бы точнее не пересказал. Записывала, что ли?
— Мне было не до записи, в темноте, да на узких досках, на которые я забралась, чтобы удовлетворить своё любопытство, — признаётся та. – Но если это и вам любопытно, то слушайте.
— Слушаем, слушаем!
— Так на чём меня прервали? Ах, да: на вашем, Женя, рассказе о том, как вы пытались завести разговор с итальянским моряком… ″И о чём же вы говорили?″ – интересуется тётя Аня. ″И главное, как? – хочет знать тётя Шура. — Ты что, по-итальянски гуторишь или по-английски?″ Вы ответили, что по-итальянски – нет, а на английском пытались прочесть со словарём несколько технических статей и какую-то книжку.
— Да, «Кама-сутру».
— Это ещё что за книга? – изумлённо спрашивает Лена. – Чего-то такой не знаю…
— Не знаешь, потому что её на русском языке нет, — поясняет Женя.
— Вы будете меня слушать? – возмущается Вера.
— Будем, будем! – заверяют её все.
— Тогда слушайте. Признавшись, что немножко знаете французский, вы, Женя, ещё сказали, что скоро выяснили, что этот итальянский моряк из Тироля, что мать у него австриячка и потому ему малость знаком немецкий язык, а вы в институте в силу ряда обстоятельств последние три года усиленно читали литературу на этом языке о бумагоделательных машинах той самой фирмы, что стоят на Поронайском комбинате. Так что, худо бедно, вы стали друг друга понимать. А потом вы пригласили его сходить в ресторан. ″Ваши идти с нами отказались, — завершаете вы свой рассказ. — И мы их оставили в ЖД″. Тётя Аня тогда спрашивает, что же было дальше: ″Ты больше их не видел?″ Вы ответили, положительно: ″Видел. Но об этом потом. А теперь пора промочить горло″. Возражать вам не стали: ″Давай! За нашу горькую бабскую долю″. Вы, вроде, не против, что доля, может быть, действительно горькая. Но имея в виду вообще всех советских баб: ″Их даже здесь, на Сахалине, больше чем мужиков. Отсюда дисбаланс и известная напряжёнка в половом вопросе″. Таких заявлений им, наверно, не приходилось слышать, тем более от молодого человека. ″Какой же ты умный! – восклицают. — Сколько тебе лет?» Уж больно в их глазах вы выглядели зелёным. Вы отвечаете, что столько же, сколько и Славке, то есть 24. ″Оба вы молокососы по сравнению с нами, старухами″, — печально резюмирует тётя Аня. ″Да уж прямо-таки старухи! – льстите вы им.
— Ну зачем ты так, Жень: ″Льстите″. В отличие от тебя я действительно не считал их старухами…
— Считали, не считали, но сколько им лет, спросили, добавив: ″Если не секрет″. ″А сколько дашь? ″ – интересуется тётя Аня, и глазки у неё игриво оживляются. Оговорившись, что боитесь ошибиться, вы делаете предположение, что обе они наверное пребывают в том возрасте, когда распяли Христа. ″Сколько же ему тогда было?″ Вы отвечаете, что 33. ″Ну вот, в самую точку, так что пора уже и честь знать на этом свете″, — мрачнеет снова тётя Аня. ″А мне тогда об этом стоило подумать ещё раньше, годика два назад″, — меланхолично соглашается с ней тётя Шура. Вы же, отметив, что бабы никогда особым пониманием не отличались, принимаетесь утешать их: ″Жизнь такая прекрасная штука! И особенно, если окрашена сексом. А вы такие аппетитные, такие сладкие!″ И просите разрешения поцеловать и одну и другую в качестве доказательства этого. ″Нашёл ещё чего предлагать″, — возражает тётя Аня. ″Нет, почему же, давай попробуем с зелёненьким, — не соглашается с ней тётя Шура. – Только давай перед этим ещё пропустим по одной… Для храбрости″. Верно я рассказываю?
— Верно.
— Выпили, закусили капустой. И вы, Женя, лезете к ним через стол целоваться. Из-за тесноты делать это, наверно, не очень удобно. И тем не менее получается неплохо: тётки охотно раскрывают вам свои губы и даже не протестуют против того, что ваши руки задерживаются на их буферах. ″Целоваться ты можешь″, — даёт одобрительную оценку только что происшедшему тётя Шура. ″Да, — подтверждает и тётя Аня, — а то мы уж грешным делом думали, что ты совсем уж того, мальчик″. ″Мальчик, мальчик! – живо подхватываете вы. – И целоваться только-только научился и чувствую, что мало ещё опыта. Поэтому не мешало бы продолжить столь удачно начатую практику″. Пододвинув вплотную к ней свою табуретку, вы обнимаете её правой рукой за талию, а ладонь левой пытаетесь просунуть за пазуху: ″А что там у вас такое, мадам? Можно взглянуть?″ Та отбивается, бормоча, что туда нельзя… ″Почему?″ – недоумеваете вы. ″Да что ты пристал как банный лист! Убери лапы!″ Она резким движением освобождается от ваших объятий, выкрикнув: ″Не для тебя это! ″ ″А для кого? – с нарочитой печалью в голосе смеётся тётя Шура. – Славик! Где ты? Ау!″ ″Вот именно, где вы, Славик и Ванечка?″ – подхватываете вы её реплику. И обогнув стол с другой стороны, подходите к ней и приклеиваетесь к её рту губами. Одна ваша рука при этом удерживает её за плечи, а другая — за подбородок. Поцелуй затягивается и прерывается только за тем, чтобы открытым ртом схватить немного воздуха.
— Как ты об этом, малютка, догадалась?
— И из произнесённых ею слов: ″Ух ты, чуть не задохнулась″.
— Подишь ты!.. Ну. ну, продолжай…
— Не противится она, и обнаружив вашу ладонь у себя на груди. Погладив малость эту заметную выпуклость и даже чуточку помяв её, вы вдруг оттягиваете пальцами верхний край её платья: ″О, да тут такое богатство!″ И интересуетесь, какое ему название…. ″А ты не знаешь? – смеётся она. — Вот ещё младенец несведущий нашёлся!″ Согласившись с этим определением, вы говорите, что попытаетесь отгадать: ″Женщины, выходя из дома, обычно их прячут эти драгоценности в бюстгальтер … Кстати, как славно, что за поздним временем его уже там нет!.. Так вот, по-русски бюстгальтер буквально значит «титькодержатель». А раз так, значит то, что я вижу, можно назвать титьками. И какие же они большие и притягательные! Можно их извлечь на свет божий?″ С этими словами вы вытаскиваете наружу обе эти титьки и, опустившись для удобства на колени, начинаете легонько поглаживать их, а потом и прикладывать к ним губы. ″Как ты говоришь, притягательны?″ – только и спрашивает тётя Шура. Разве не так всё было?
— Всё так!
— Но тут неожиданно подаёт голос тётя Аня: ″Ну ладно, хватит!.. Уже так поздно, что дальше некуда… Пора и честь знать… Нам пора спать… Отправляйся домой и ты, практикант″. ″Да, деточка, как говорится, хорошенького понемножку″, — соглашается с ней и тётя Шура, освобождаясь из ваших объятий и, натянув верхнюю кромку платья на свою грудь, встаёт со стула. ″Какая жалость, — говорите вы, поднимаясь с колен и выходя из-за стола. – Так всё хорошо началось… И тем не менее большое спасибо вам за нечаянную радость, мне вами доставленную″. ″Нечаянную? – переспрашивает удивлённо тётя Шура. – А ведь действительно, всё произошло так неожиданно″… И вопросительно глядит на свою подругу.
— Точно, — подтверждает Женя. — А та стоит у стены со скрещенными на груди руками и всем своим видом выказывает крайнее недовольство. ″Надеемся, ты дойдёшь до гостиницы нормально, — говорит она, протягивая мне плащ и шляпу. – На улице, кажется, льёт дождь и довольно сильный″. Потянув на себя выходную дверь, я выхожу навстречу кромешной тьме и сплошному потоку воды, хлеставшей со всех сторон. Но следующий шаг мне сделать уже не удалось. Я буквально задохнулся от порыва ветра и, не успев оказаться на пороге, был буквально вдавлен обратно в дверной проём. И помню: распахнутую внутрь дверь удалось закрыть далеко не сразу, только после того, как обе хозяйки приходят ко мне на помощь. Но, просите, Верочка, что помешал в который раз, продолжайте пожалуйста.
— Продолжаю. ″Надо же, — произносите вы, отряхивая с плаща и шляпы водяные брызги. — Эта чёртова сахалинская погода!″ ″Что? – спрашивает с некоторым торжеством тётя Аня. – Неужто в первый раз приходится попадать в такой переплёт?″ Вы отвечаете, что приходилось и рассказываете, как полгода назад попали в Корсакове в такую снежную круговерть, что еле добрались до гостиницы. Раза четыре вас сваливало с ног. И однажды вы было подумали, что уже совсем не сможете подняться. ″Что же это за нелюди были такие, выгнали в такую непогоду человека из дома?″ — возмущаются обе они чуть не в один голос. Вы отвечаете, что из гостей шли, а с работы. ″Да и метель началась так внезапно, что я и оглянуться не успел. А ваш последний вопрос я правильно понял? Вы мне такой жалкой участи вовсе не желаете? Значит, я могу переждать эту непогоду у вас? ″ ″А что нам остаётся делать? – спешит заверить тётя Шура. – Милости просим, будь как дома. Вешай на гвоздь шляпу и плащ, садись и от нечего делать давай продолжай свой рассказ″. Насчёт того, что нечего делать, вы высказали сомнение: ″При вашем добром расположении я бы мог предложить вам заняться чем-нибудь более приятным, чем молоть языками″. ″Вот, вот, — подхватывает тётя Аня, — не мели Емеля, а говори, где ты снова встретил наших после ухода из ЖД с итальянцем?″ ″И скажу, если вы позволите мне для согреву хряпнуть ещё одну дозу″. ″Доза, это для тебя сколько? ″ – интересуется тётя Аня, берясь за бутылку. ″Для меня, милые дамы, столько же сколько и для вас, — 50 граммов. Могли бы уж заметить. Себе-то, кстати, почему не наливаете? Ну вот, другое дело″.
— Ну и память у вас, Верочка! Можно я вас поцелую?
— Э, э! Мы так не договаривались! – вмешивается Нина. – Не будем ей мешать! Продолжай, Верка…
— Итак, на повторное напоминание не тянуть резину, а рассказывать, что было дальше, где и когда вам снова удалось видеть ваших друзей, вы отвечаете: ″В ресторане. Когда они ввалились туда гурьбой человек в десять-двенадцать, я уже собирался уходить со своим итальянцем: он торопился на погранзаставу, чтобы успеть на катере попасть на корабль.. Проводив его, я вернулся обратно, сел, было, к ним, но они уже всё смели, что заказывали, поднялись и пошли″. ″А куда?″ — спрашивают вас. ″Да как-то в голову не пришло спросить их об этом. Тем более что я сильно хотел есть (мы с итальянцем почти не закусывали, лишь малость выпили). А когда я голодный, то ни о чём постороннем думать не могу. Да и официантка, которая обслуживала их за этим столом, мне запала в сердце, и я стал строить всяческие планы в отношении неё″. ″Планы? Это интересно. Какие же?″ ″Я ими тут же поделился с нею. Заказывая выпить и свиную отбивную, спросил, когда заканчивает работать ресторан. Она ответила, что в час. «Вот поближе к этому времени и принесите мне горячее, — сказал я ей, — чтобы я имел время и поесть и чтобы мне не пришлось слишком долго ждать вас после, ибо хотел бы проводить вас до дому». ″Она что тебе знакомая?″ — интересуются тётки. ″Какой там! – отвечаете вы. — Я, наверно, первый раз был в этом ресторане, во всяком случае, вечером. И видел её впервые″.
— Точно? – переспрашивает его Нина.
— Точно, — удостоверяет он.
— ″Ну ты даёшь, практикант! – удивляется тётя Аня. – И она, ясно дело, сразу согласилась?″ ″Возражений я не услышал. Она принесла мне стопку водки и сказала, что остальное будет позже″. ″И ты сидел и ждал, когда наступит твоё время?″ ″Чего-чего, а терпением я, вроде бы не обделён″. ″И дождался?″ Вы отвечаете, что дождались, но что, пока суть да дело, вам пришлось хлебнуть ещё одного приключения. ″Так что наливайте, если хотите послушать″. ″Ну ты, оказывается, та ещё птаха! – весело говорит тётя Аня. – А мы то с Шурой тебя за зелёного воробушка принимали″. ″И в расчёт никакой не брали, так? ″ ″А тут воробышек прилетает и нечаянно лезет обниматься и целоваться!″ — ещё более весело подхватывает тётя Шура. ″Кстати, — встреваете вы, — а почему столь приятное дело, так удачно, вроде бы начатое, нами предано столь незаслуженному забвению?″ ″Нет, нет, — сразу же становится серьёзной тётя Аня. – Мы лучше послушаем тебя. А ты рассказывай свои сказки″. ″Сказка — ложь, да в ней намёк″… ″Добрым молодцам урок″, — снова подхватывает тётя Шура. ″Вот, вот, — подхватываете вы эту тему. — А в чём же заключается урок? Не догадываетесь? Или делаете вид, будто понятия не имеете? Как вы думаете, о чём может думать молодой человек, уже длительное время сидящий с двумя соблазнительными дамами? Да, вовсе не о тех приключениях, что уже в прошлом, а о тех, что могут быть ещё впереди. И уж если вам кажется интересным то, о чём я рассказываю, то вы просто обязаны проявить добросердечие и поощрить меня должным образом″. ″На что ты намекаешь?″ – спрашивает тётя Аня.
— Причём довольно строго, словно готовая тут же дать отпор, — уточняет Женя.
Вера продолжает:
— ″Выпить что ли ещё хочешь?″ — пробует перевести в другую плоскость разговор более добрая тётя Шура. ″Нет. И вы прекрасно знаете, что я имею в виду. Водка – она конечно согревает тело, но не душу. Тут требуется нечто более возвышенное, когда смотришь в глаза человеку и видишь не пьяную муть безразличья, а светлую прозрачность и теплоту раскрывающейся тебе души″. ″Мать родная, запел как соловей!″ …– смеётся тётя Аня. ″А что? Красиво поёт″, — произносит тётя Шура.
— С некоторой мечтательностью, заметим!
— ″И сейчас снова полезет целоваться, вот увидишь″, — не может не съязвить тётя Аня. ″Такому соловушке, я думаю, не грех будет и позволить это″, — заключает тётя Шура. Не теряя времени, вы тут же к ней и устремляетесь, обнимаете тихонько за плечи и соединяете свои губы с её губами. Поцелуй был долгим. Её руки обвиваются вокруг вашей шеи, а ваши скользят по её платью, поигрывая через ткань грудью, опускаются на поясницу, затем опять поднимаются вверх, и одна из них проникает внутрь. ″Ну ладно, вы тут милуйтесь, а я пойду спать″, — вставая со стула, заявляет тётя Аня.
— И опять-таки и с каким-то вызовом.
— Тётя Шура будто не слышит этих слов. Она только охнула, но объятий и поцелуя не прерывает. Это делаете вы, Женя: ″Вот что, дамочки мои дорогие, мне бы хотелось вам сказать. Не будем делиться: одна спать идёт, другая нет. Спать ты, Анечка, всё равно не будешь, а будешь лежать и думать, чем это мы таким там занимаемся″. ″Ну прям, больше мне и думать не о чем. Оставайтесь тут, сидите, милуйтесь. Мне какое до этого дело?″ ″Сейчас ты может быть действительно так считаешь. Но, не дай бог, какая-нибудь тень пробежит между вами, вспылите, и тогда вспомнишь эту ночь и в гневе бросишь Шуре обвинение чёрт знает в чём. И разверзнется между вами пропасть, и кончится дружба, а останется только взаимная неприязнь, а может быть и ненависть. И как вы сможете продолжать жить вместе в такой обстановке?″ ″Не пугай! Неприязнь, ненависть!.. То же мне, пророк! Что предлагаешь-то?″ ″Не расставаться до утра″. ″А если сил уж нет сидеть и спать хочется?″ И тут вы предлагаете пойти и лечь спать вместе. ″Вместе? Ты понимаешь, что говоришь? Как это? Втроём?″ ″А что такого? Вчетвером можно, а втроём нет?″ ″Когда мы спим вчетвером, то каждая из нас спит со своим мужиком в своей постели. А тебя мы как поделим?″ ″Постелем ему на полу″, — предлагает тётя Шура и направляется в спальню. Тётя Аня и вы, Женя, входите туда вслед за ней. К себе в спальню бегу и я, пытаюсь что-то сделать с обоями и досками, но всё напрасно. А тут и мамочка моя заявляется, интересуется, почему не сплю… Не объяснять же ей?..
— А нам это сейчас всё объяснит Женя, — заявляет Нина. – Надеюсь, он не откажет нам в таком удовольствии выслушать его версию.
— А вам спать не хочется? Ведь уже довольно поздно… Как спалось в поезде?
— Ужасно! Спать почти не пришлось…
— Так, может, мы и ляжем сегодня пораньше?..
— Но на улице ещё светло, вроде бы… Да и укладываться как будем?..
— Ты имеешь в виду, что здесь три станка на четверых?.. Вам хватит… А мне предстоит занять вас продолжением рассказа о том, что было дальше в спальне у Шуры и Ани. Рассказать так живо, как это сделала Верочка, я навряд ли смогу, так что вы скоро, думаю, заснёте. А тогда и я осторожно попробую прикорнуть рядом с кем-нибудь из вас…
— Приставать не будешь? – интересуется Нина.
— За пределы того, что мне будет позволено, не перейду… Такое обещание устраивает?
— Тогда мы ложимся… Только раздеваться не будем… Под одеяла, девчонки! А он пусть гасит свет и заводит песнь свою…