по следам Аполлинера. 11 в лес по ягоды
11. В лес по ягоды. Тётушка.
Утром, по дороге на завтрак, ко мне присоединяются Вера с Олей и сообщают:
— Нам удалось подговорить малышню. И она сейчас станет упрашивать родителей пойти в лес и посмотреть, не поспела ли земляника. В последний момент мы обе откажемся под каким-нибудь благовидным предлогом и будем ждать тебя в купальне, куда ты прибежишь после того, как побродишь со всеми в лесу. Хорошо?
Надо ли было спрашивать моего согласия? Я только радостно киваю головой. Да и уговорить старших не стоило многих усилий. Правда, хозяйка поначалу, было, выражает недоумение:
— Какая земляника? Ещё рано… Надо подождать ещё недельку-другую.
Но тётя высказывает иное мнение:
— А что, может, просто прогуляться по лесу? Как ты, Лида, на это смотришь? Я с радостью!
— А я без особой радости, но составлю вам компанию, — говорит маман. – Пусть малыши порезвятся.
— А они не потеряются? – спрашиваю я.
— Проследим, чтобы не разбежались далеко, — успокаивает хозяйка… Ты с нами, Лика?
— Даже не знаю… Может, лучше, покупаться?
— И я останусь! – неожиданно заявляю я.
— Опять в библиотеке пропадать будете? — с явным недовольством спрашивает хозяйка.
— Нет уж, изволь быть с нами! – строго внушает мне маман.
— И тебе, Лика, не гоже отделяться от всех, — замечает ей Мария Александровна.
— Ну, хорошо, хорошо! – соглашается та.
Через полчаса после окончания завтрака все собираются около большой клумбы. Все, кроме Веры и Оли. И я для вида интересуюсь, почему их нет, и слышу в ответ, что в последний момент их решили оставить ввиду лёгкого недомогания. А мне велят идти позади всех, быть своего рода пастухом, не давать малышне разбредаться и отставать. Строго исполняя эти обязанности, я тем не менее ухитряюсь в какой-то момент оказаться около тётушки и напомнить ей об её обещании выслушать мою исповедь.
— Не кажется ли вам, что нам сегодня всё благоприятствует для этого?
— Как ты всё это себе представляешь? – улыбаясь спрашивает она.
— По одному отколемся от них и уединимся где-нибудь…
И, оглянувшись, дотягиваюсь губами до её щеки, чтобы поцеловать.
— Не забивай свою милую головку глупыми мыслями! – отвечает она и размыкает мои руки, которые я пытаюсь соединить вокруг её шеи. – Вон моя Надя нырнула куда-то за кусты. Сбегай верни её.
Я не без удовольствия исполняю эту просьбу, и нахожу девочку, сидящей на корточках и мочащейся. При виде меня она не вскакивает, а продолжает делать своё дело и, задрав подол до самой поясницы, показывает мне:
— Видишь, я сегодня без штанишек!
— Точно? Дай взглянуть!.. Молодчина!..
Закончив писать, Надя выпрямляется, но продолжает держать задранным до самого пупка, как бы приглашая меня исполнить моё желание. Я привстаю на колени, целую пупок, раздвигаю пальцами щёлочку, тихонечко потираю ими губки и клитор. Порывисто обняв меня, она прижимается животиком к мои губам и, чуть согнув ноги в коленках, раздвигает бёдра.
— Жора! Надя! Где вы? – доносится до нас крик её мамаши.
— Мы здесь! – отвечаю я, поднимаясь, и, позволив Наде опустить подол своего платьица, беру её за руку и веду к растянувшейся по лесу процессии.
Рядом со мной оказывается Лика. Я долго и мучительно думаю, как завязать с ней разговор. Она сама его начинает, задав вопрос:
— Что поделывает в Москве ваш брат?
— Что-то связанное с предстоящим отбытием в армию.
— А не об отсрочке хлопочет?
— Да нет, о ней он и не думает… Другое дело, что он хочет успеть сыграть свадьбу.
— Так он женится?
— Да, и наверно уже в воскресенье мы сможем лицезреть здесь его невесту…
— Вот как? И мой жених должен приехать…
— Вы тоже выходите замуж?
— Собираюсь, раз есть жених.
— Жаль, что вы ещё не замужем.
— Это почему же?
— Не люблю девиц… Что с ними, бедными, делать?
— Это в каком смысле?
— Как бы вам это сказать… Вот, к примеру, вы все тут мне нравитесь, — все без исключения. Но любить вас и ваших сестёр можно лишь духовно, а мне этого мало… Понятно?
— Да уж куда яснее!.. Духовной любви ему мало!.. Подавай физической!.. Да что ты в этом смыслишь, недоросток?
— Пусть я вам и кажусь недоростком, но могу доказать, что кое-что уже знаю и умею… Не желаете ли проверить?..
— Ещё чего не хватало!..
— А что? Давайте отойдём в сторонку…
— Так ты же не любишь девиц?
— Тут дело принципа… Вы оскорбили меня…
— Я, оскорбила? И в мыслях не было.
— Ну, хорошо, не оскорбили, а пренебрежительно отозвались. Так предоставьте мне возможность оправдаться, доказать вам, что вы не правы.
— Такой маленький, а с таким самомнением и норовом!
И, остановившись и взяв меня за руку, обращается к идущей шагах в двадцати впереди хозяйке:
— Мама! Не желаешь узнать, какие необычные мысли переполняют головку этого херувимчика? Он, оказывается, не любит нас, девушек, потому что с нас нечего взять в смысле плотской любви… Каков фрукт?
Я испуганно оглядываюсь, не слышит ли моя маман этих слов, и облегчённо вздыхаю, увидев, что она находится слишком далеко от нас. А тут мне на помощь приходит оказавшаяся неподалёку тётушка:
— Кто знает, может, любовь к зрелым женщинам всё же лучше, чем развращение незрелых девиц.
Подойдя к нам, она, явно для того чтобы перевести разговор на другую тему, спрашивает меня:
— Вы выяснили, почему моя Надя скрывалась от нас?
— Выяснил. Она убегала в сторонку, чтобы пописать…
Все, находившиеся рядом, только открывают рты от изумления от этих слов. Первой приходит в себя хозяйка. Она кричит моей маман и детям:
— Мы пришли!.. Здесь остановимся… Ищите полянку поприличнее… А ты, Саша, стели одеяла.
— Можно я поищу себе отдельную полянку, чтобы позагорать? – спрашиваю я.
— Можно, — спешит ответить Лика. – Мы без тебя будем свободнее себя чувствовать.
— Тогда и не зовите меня, когда станете собираться. Я сам вернусь к обеду. Идёт?
— Идёт, — соглашаются все. – Можешь взять с сбой и Петю.
— Петю я, простите, не возьму, но кое о чём попрошу.
Поманив его пальцем, я на ухо говорю ему:
— Ты теперь здесь за старшего. Смотри, чтобы мелюзга не расползалась по окрестностям, а если кто-нибудь из взрослых вздумает на какое-то время и по какой-то причине удалиться, постарайся проследить маршрут… Потом мне доложишь. Хорошо, разведчик?
— Хорошо!
Озадачив таким образом Петю, я бегом устремляюсь назад и через каких-то десять минут, не заходя в имение, спускаюсь к речке, но никого на берегу купальни не нахожу, оглядываюсь, недоумевая, почему девчонки, сами всё это придумавшие, теперь здесь отсутствуют. Что им могло помешать? Или они в последний момент забоялись?
От нечего делать разоблачаюсь и иду к воде. Поплавав вдоволь, выхожу, делаю гимнастические упражнения и, дождавшись, когда тело высохнет, одеваюсь. И тут слышу негромкий зов сверху:
— Саша!
Оглядываюсь и вижу выглядывающих из-за кустов Веру и Олю.
— Ты можешь к нам подняться?
— Почему вы там, а не здесь?
— Тише, а то кто-нибудь услышит… Мы немного припозднились и, когда стали спускаться по лестнице, увидели, что ты уже здесь, махаешь руками, и решили тебе не мешать, свернули на тропку и оказались тут.
Я пробую взобраться к ним, но склон оказывается слишком крутым, земля осыпается под ногами.
— Поднимись немного по лестнице, а оттуда уже к нам, — советуют они.
Я так и поступаю и, оказавшись рядом с ними, обнаруживаю, что выбранное ими укрытие представляет собой узкую террасу, со всех сторон закрытую деревьями и кустами, но с аккуратной скамейкой.
— Садись, — указывает мне Вера рядом с собой.
— А можно мне сесть между вами? – спрашиваю я.
Они согласно кивают головами и отодвигаются друг от друга. Я втискиваю своё тело в освободившееся пространство, легонько обнимаю их за плечи и говорю:
— Отсюда, пожалуй, лучше видно,… чем с противоположного берега, откуда я вчера имел удовольствие наблюдать за вами. Вы тоже не знали об этом, но вы были облачены в свои купальные костюмы, а я обнажился совсем… И что же вы видели?
— Как, ты подсматривал за нами? – удивляется Оля.
— А вы что делали только что?
— Но мы же не нарочно…
— И что же вам ненароком привелось увидеть?
— Да ничего особенного. Ведь ты же стоял к нам спиной.
— Да, когда входил в воду. А когда выходил?
— Когда выходил, не видели, — утверждает Вера.
— Ой ли?
Видя, что девицы замялись и вопросительно поглядывают друг на друга, я продолжаю:
— Но даже если это так и было, всё равно мы были в неравном положении: вы видели меня голым, а я вас нет. Может быть стоит восстановить справедливость?
— Что ты этим хочешь сказать?
— Сейчас вы спуститесь к берегу, разденетесь и окунётесь в воду.
— Но с нами нет купальных костюмов, — возражает Оля.
— И простыней, чтобы вытереться, — добавляет Вера.
— Да, с вашими доводами трудно не согласиться… Но поцеловать-то вас вы мне разрешите… Старые должки надо возвращать!
— Если только в щёчку, как брат сестру, — соглашается Вера.
Я так и поступаю. После чего спрашиваю её:
— А что делать с Олей? Ведь она же мне не родственница…
— Вот именно! – с некоторым вызовом, за которым мне показалось скрывается ревность, заявляет та. – Ты мне не брат, а я тебе не сестра!
— Так, может, мы поцелуемся просто как люди, друг другу нравящиеся.
И, взяв её за плечи, притягиваю к себе и целую в губы. Правда, губы эти остаются плотно сжатыми. Но она их и не отнимает.
— Так мы тебе нравимся? – спрашивает Вера.
— Если нужны доказательства, то я готов целовать и целовать вас беспрерывно.
И касаюсь на сей раз губ Веры. Причём одной рукой обняв за шею, а другою слегка касаясь того, что угадывалось под лифом её платья. Затем то же самое проделываю с Олей.
— Может, хватит? – спрашивает та, отстраняясь, когда я уже в следующий раз пытаюсь не просто коснуться, а нащупать что-то существенное под тканью.
— Повторенье – мать ученья! Разве не так вдалбливают нам наши гимназические наставники и наставницы?
— Ой, лучше давай не будем о них вспоминать! – восклицает Вера и теперь уже сама обнимает и целует меня. – Как подумаю о них, так кровь стынет в жилах!
— Что ты говоришь? Дай-ка потрогать твой пульс… Стучит, да ещё как! Да и лицо всё красное… Интересно, и так всюду?
— Что ты имеешь в виду?
— А хотя бы вот что: вот кончики моих пальцев поглаживают верхушки твоих уже весьма и весьма заметных полушарий и ощущают при этом, как острые их оконечности набухают и увеличиваются в размере, что меня крайне возбуждает…
При этих словах, продолжая пальпировать через ткань её соски, я беру её ладонь и кладу к себе на пах. Но она тут же испуганно её отдёргивает.
— Ты что?
— Тебе не интересно, что у меня там?
— Нет!
— А тебе, Оля?
— А что там? – спрашивает та.
— Нечто противоположное тому, что у вас здесь, — берусь разъяснить я, пытаясь просунуть свои ладони между их бёдрами.
Обе они инстинктивно сжимают свои ноги и хватаются за мои запястья.
— Хорошо, хорошо, не буду больше! — успокаиваю я их. – Пока вы не готовы показать мне свои щёлочки, боитесь, что случится что-то ужасное, извольте взглянуть на мою затычку.
Расстегнув брюки, я вытаскиваю свой уже довольно напрягшийся хоботок и потрясаю им у них перед глазами.
— Что, никогда не видели? Ещё бы…
Девочки молча пялят глаза на сей предмет моей гордости и только прячут руки за спины, когда я предлагаю им потрогать его.
— Спрячь, — говорит, наконец, отворачиваясь, Оля.
— Да, убери, пожалуй, — соглашается с ней и Вера.
Правда в её голосе мне послышалось сожаление, да и взгляда своего от моего паха она, в отличие от своей подруги, не отводит.
— И не подумаю!..- не соглашаюсь я. — Моя пипка, что хочу, то с ней и делаю… Это вам жалко показать мне свои, а мне вовсе нет !
— Не жалко, а… — затрудняется подобрать нужные слова Вера.
— Ты хочешь сказать, что боязно? – подсказываю я.
— Ещё как! – соглашается она.
Но уже не противится, когда я беру её ладошку и кладу в неё свой membrum virile. Только на миг зажмуривается, а потом вдруг обращается к Оле с такими словами:
— Ты не будешь против, если я докажу ему, что мы не жадные? Ведь он уже видел нагими и свою Катю, и мою Надю. Пусть теперь и на меня посмотрит.
— Ты что? Прямо тут? – недоумевает её подруга.
— Да нет, сбегу вниз. Там разденусь и окунусь… А вы полюбуйтесь!
— Это будет просто здорово! – подбадриваю я. – Но почему одна? А что же ты, Оля? Отчего бы и тебе не последовать этому примеру?
— Мне нельзя купаться, — отвечает та.
— Что так?
Оля молчит, а Вера, вскакивает и, направляясь к лестнице, оборачивается ко мне и бросает:
– У неё как раз сегодня началось женское… крови пошли…
А я, уже успевший узнать из умных книг, что это такое, с важным видом киваю головой и произношу:
— А-а, менструация!.. Тогда понятно…
И, оставшись один на один с Олей, вкладываю свой освободившийся член в её ладошку и спрашиваю:
— Купаться, конечно, в таком разе вредно, но подержаться за мою пипку и погладить её, наверно, можно… Вот так!.. Ничего страшного… Ведь правда?
— И в правду! – соглашается она.
И, тесно прижавшись ко мне, так крепко сжимает мой инструмент, что мне становится больно. Я вскрикиваю, вскакиваю со скамейки и спрашиваю:
— Мы не пропустим, как Вера будет раздеваться?
Оля тоже встаёт, подводит меня к кустам, раздвигает их и предлагает:
— Вот, гляди.
В саженях трёх-четырёх прямо подо мной я вижу полянку перед купальней и Веру, стоящую к нам спиной и стаскивающую с себя через бёдра и плечи платье. Оставшись в нижней сорочке, она задирает её подол, отстёгивает чулки, наклонившись, приспускает их ниже колен, затем присаживается и, скинув туфли, снимает чулки со ступней. Затем, поворачивает торс то в одну сторону, то в другую и, каждый раз просовывая руки под рубашку, что-то делает ими там.
— Что это она? – спрашиваю я недоумённо.
— Освобождается от пояса, — поясняет Оля.
— Какого?
— На котором держатся чулки… Видишь, она вытаскивает его из -под рубашки?
— А что это за ленты такие с него свисают?
— Это резинки, благодаря которым чулки к нему крепятся… Смотри, смотри!.. Теперь она будет…
Я неотрывно смотрю и вижу, как Вера, повернув на секунду в нашу сторону голову и помахав нам рукой, встаёт и, стянув через голову рубашку, принимается освобождаться от панталон, после чего, опять махнув нам рукой, спускается к воде. В этот момент она пропадает из нашего зрения, через несколько секунд до нас доносится всплеск воды, а потом мы видим её снова уже по пояс в воде. Присев по шею, она поворачивается к нам лицом и, ещё раз помахав рукой, неожиданно выпрямляется, но только на один миг, так что я толком ничего не успеваю заметит. Снова скрывшись по горло в воде, она начинает возвращаться к берегу, пока, наконец, совсем не пропадает из нашего вида за краем обрыва. А когда взбирается на него, то бежит к своей одежде, одной рукой прикрывая груди, а другой — низ живота, после чего поворачивается к нам спиной и принимается ладонями стряхивать с себя влагу. Я жадно слежу за всеми её движениями и за очертаниями уже довольно значительных бёдер, за соблазнительными ягодицами и снова вручаю своёорудие в руки Ольги. Но она и на сей раз сжимает его так сильно, что принуждает меня отказаться от продолжения такого удовольствия. Проследив за тем, как Вера начинает одеваться — сперва накидывает на себя сорочку, потом напялив
— Жору?
— Да, он только что приехал и спускается, чтобы искупаться.
— Раз так, оставляю вас посмотреть, как он это будет делать, а сам побегу в лес. Уже, наверно, пора всем возвращаться оттуда.
Вернувшись в лес, я начинаю поиски оставленных мною дам, а когда нахожу, застаю их уже собирающимися. Нет только тётушки.
— Пора уж возвращаться, — говорит хозяйка. — Где она может быть? Давайте покричим ей…
— Татьяна Николаевна! – нестройным хором зовём мы.
— Может сама придёт? – делает предположение моя маман.
— Может, но лучше не рисковать, — отвечает хозяйка. — Возвращайтесь, а я немного задержусь здесь и подожду её.
— Ну зачем же вас, Мария Александровна, затруднять? – не соглашается моя маман. – Пусть это сделает Саша. Я думаю, для него это будет не трудно.
— Конечно! – с радостью соглашаюсь я и, подозвав Петю, потихоньку спрашиваю его, знает ли он, где следует искать его маму.
Он кивает головой и указывает:
— Вон за той лиственницей поляна, а на ней три дуба… Там она.
Подождав, пока все не скроются в чаще по направлению к имению, я направляюсь в указанное мне место и действительно нахожу там тётушку, сидящую, поджав под себя ноги и прислонившись спиной к стволу дерева.
— Садись, — говорит она мне, указывая место рядом с собой. — Чего они там?
— Уходят.
— А тебя послали за мной?
— Да. А я пошёл искать с радостью…
— Вот как? Почему же? Желание исповедоваться ещё не пропало?
— Только возросло!..
— Ну давай, рассказывай…
— А причащение будет?
— Всё зависит от грехов, в коих покаешься…
— С чего начать?.. Грешен в мыслях…
— Это интересно!
Неожиданно живо для своих габаритов она привстаёт на коленях, оборачивается ко мне и берёт за плечи. Лиф её блузки при этом оказывается не застёгнутым на верхние пуговки, и перед моим взором предстают две большие свисающие вниз груди.
— Что молчишь? – весело теребит она меня. — Словно в рот воды набрал… Ах, вон на что обращено твоё внимание!.. Прости меня, забыла при твоём появлении застегнуться… Ты сможешь помочь мне в этом?
Дрожащими пальцами я вставляю пуговки в петельки.
— Всё правильно, молодец, — говорит она, осматривая свой лиф. – Можешь просить о поощрении… Чего желаешь? Небось, поцелуя?
— Нет, — неожиданно произношу я.
— Ты меня удивляешь… Чего же?
— Повторения!
Она смеётся:
— Но чтобы ещё раз застегнуть, надо расстегнуть!..
— Вот именно этого я и хочу, — говорю я и приступаю к этой операции.
И хотя пальцы мои по-прежнему дрожат, не останавливаюсь, пока вся блузка не оказывается широко распахнутой, после чего принимаюсь поглаживать кожу видимой части грудей, прошептав:
— А теперь можно и получить поцелуй!
Тётушка с готовностью исполняет эту просьбу, покрывая всё моё лицо частыми поцелуями, и в свою очередь интересуется:
— А ты меня не хочешь поцеловать?
Я, продолжая держать ладони на её груди, приклеиваю свои губы к её губам и наши языки соединяются в сладостном противоборстве. Оторвавшись, чтобы набрать в рот воздуха, я спрашиваю:
— А можно мне поцеловать предмет моего обожания?
И, воспользовавшись тем, что она, вопросительно глядя на меня, самую малость отклонилась назад, склоняюсь и принимаюсь лизать мякоти её пушного бюста. Правда, попытки полностью освободить его из-под тесного корсета заканчиваются неудачей.
— Не делай мне больно! – говорит она, хватая меня за запястья. – Ты можешь без этого?
Но в голосе не слышится никакого осуждения, а глаза светятся неизбывным весельем. Она откидывается на спину, приглашает меня вытянуться рядом с ней и велит:
— Просунь-ка свою правую руку мне под шею, чтобы удобнее было голове… Молодец, дай я тебя поцелую… А ладонь теперь попробуй просунуть за этот чёртов корсет…
Я повинуюсь, и вот в моей ладони едва-едва помещается мягкое полушарие. Жёсткая ткань туго обтягивающего тело корсета не даёт свободы движения моим пальцам, но большой сосок нащупать мне удаётся, и я усиленно принимаюсь его пальпировать, пока он не вспух и не затвердел.
— Так? – на всякий случай спрашиваю я.
Тётушка ничего не отвечает, но весь её вид свидетельствует о том, что я всё делаю так, как надо: глаза закрыты, на губах блуждает блаженная улыбка, правая рука откинута в сторону, а левая – та, что между нами – как бы случайно касается моих брюк, под тканью которых давно восстал мой хоботок…
— Как жаль, что моим глазам недоступны те прелести, коими наслаждаются мои пальцы! – продолжаю я.
Тётушка приподнимает голову, целует меня и говорит, как бы сетуя:
— Молодым хорошо, они не знают, какая это танталова мука… Вот Лика, напяливает на себя самую модную новинку – брасье и чуть что – скидывает… Не надо ни зашнуровываться, ни расшнуровываться. И в рёбра не впивается…
— Брасье? А что это такое?
— Эта новинка появилась перед самой войной и звалась по-немецки бюстгальтером…
— И чем она отличается от корсета? Какие у неё преимущества?
— Две полотняные полусферы соединёны полотняными же ленточками между собой по горизонтали и ещё двумя дополнительными ленточками, перекидывающимися через плечи, то есть по вертикали.
— Ну и что?
— А ничего, — как легко надевается, так легко и снимается. Не надо зашнуровывать и расшнуровывать…
— Другими словами это самое брасье удобнее?
— Лика говорит, что да.
— Так почему бы и вам не поменять корсет на него?
— Почему, да по кочану! Дался тебе этот корсет!.. И поаккуратней, Сашенька! Второй раз прошу, не делай мне больно!…
— Так если этот чёртов корсет мешает, может нам от него избавиться?
— Не говори, милёнок, глупостей!.. Захочешь, пожалуй, ещё и освободить меня от другого исподнего?
— А почему бы и нет? – спрашиваю я, приподнимаясь и задирая подол её юбки, после чего моя ладонь устремляется поверх белых фельдеперсовых чулок к коленям и ляжкам, прикрытым панталонами.
— Ты знаешь, сколько времени это займёт?.. А у нас времени в обрез… Не дай бог, если хватятся, что за обедом нас нет…Так что позволь мне привести себя в порядок…
Она приподнимается, наклоняется вперёд и натягивает юбку на колени, вслед за чем опускается на спину и спрашивает:
— Чего ты хочешь? Раздевать и одевать меня? Это я уже вижу. А ещё чего?.. Что молчишь?.. Сам не знаешь?
— Знаю!..
— И что же ты знаешь, малыш?
— Можно показать? – обрадовано спрашиваю я.
— Можно, если сможешь, — отвечает тётушка.
Но, увидев, как я приподнимаюсь на коленях и начинаю стаскивать с себя помочи, на которых держатся брюки, восклицает:
— Только без этого! Никакой обнажённой натуры! Ты меня понял?
И снова закрывает глаза.
Вспомнив, как действовал в подобной ситуации с ней Жора, я задираю до самого живота подол её юбки, помещаюсь между её ног, расстёгиваю свою ширинку, ложусь сверху, нащупываю отверстие в панталонах, а в нём и желанную щель, куда и ввожу свой дрючёк, принимаясь неистово орудовать им. Настолько неистово, что через дюжину–другую толчков, истекаю спермой и затихаю.
— Всё что ли? – интересуется моя дама, не скрывая своего удивления и разочарования….
— Вроде всё… — вынужден согласиться я.
— Ну тогда позволь мне привести себя в порядок… Отвернись, пожалуйста.
Я поднимаюсь, и, повернувшись к ней спиной, натягиваю на себя свои штаны.
— Ты доволен, племянничек?
— Я?.. Ещё бы!.. А вы, тётушка?
— Признаться честно, особого удовольствия не получила…
— Почему?
— Да потому что в твоей головке и мысли не было, чтобы об этом позаботиться… Ты думал только о себе, о своём удовольствии…
— А Жора думает?
— Но он же старше тебя и кое-что понимает в таких делах… — вразумляет меня она, подавая мне руку, чтобы я помог ей подняться, и направляя свои шаги к имению. — Хотя… А почему ты меня о нём спрашиваешь?.. Неужто он вздумал хвастаться своими действительными и мнимыми победами? Вот негодный!
— Да нет, тётушка! Боже упаси! Я сам тайком видел всё в понедельник на берегу речки!
— Какой стыд! Так это он, наверно, тебя надоумил?
— Нет! О том, что вы туда спускались, мне стало известно в первую очередь от Катьки и Петьки, а потом от Оли с Верой…
— Так что же получается, что все они были свидетелями моего позора? Какой ужас!.. Что же мне теперь делать? Застрелиться что ли?
— Помилуйте, тётушка! – принимаюсь я её утешать, обнимая и целуя. – Они играли и просто сообщили мне, куда и с кем вы направляетесь, оставаясь в полном неведении, зачем это делается. А мне было интересно… Подсматривать!.. Что может быть приятнее? Особенно, когда перед глазами предмет обожания… И я не преминул удовлетворить своё любопытство. Но от этого я вас ещё более полюбил и буду любить вечно, надеясь и дальше пользоваться вашей благосклонностью…
— Что ты имеешь в виду под этим словом?
— Самую малость!.. Готов довольствоваться крохами с вашего стола, приветливым взглядом и словом…
— Ну да, и быть при случае заместителем своего старшего брата!.. Не так ли? Признайся, чертёнок!
— В этом, если бы вы не тянули меня за язык, я бы ни за что не признался!..
— Значит, всё-таки думал об этом?
— Думал…
— И каковы же твои фантазии насчёт меня?
— Хотите знать? Извольте!… Я сейчас думаю, вот бы было здорово, если бы Алексей Иванович сегодня снова задержался в Москве!.. И Жора тоже!…
— И что тогда?
— А тогда я бы попытался ночью проникнуть к вам в комнату…
— Зачем? Не хватит ли с нас?
— Не хватит! Я вас люблю, Татьяна Николаевна, и хочу доказать это!..
— Так зачем же доказывать? Я тебе верю. Ты милый, прелестный мальчик. И я, несмотря ни на что, продолжаю к тебе хорошо относиться…
— И всё же, мне кажется, что наши отношения с сегодняшнего дня перешли на какой-то новый этап, более высокий, более… Не знаю, как выразить то чувство, которое меня переполняет… Повторяю, я ни на что не смею претендовать, но мечтать о том, что вы когда-нибудь опять снизойдёте до того, чтобы быть со мною милостивой, я буду всю жизнь!
— Бог ты мой! – восклицает, смеясь, тётушка. – Да ты настоящий краснобай! И соблазнителем будешь почище своего братца!.. Ну что мне тебе сказать, чертёнок ты эдакий?.. Мечтай, надейся!.. Надежда юношей питает!..
Мы минуем маленький овражек, выходим на аллею, ведущую к усадьбе, и видим сидящих на лавочках её обитателей — больших и малых.
— А вот и Татьяна Николаевна! – обрадовано говорит хозяйка. – Куда это вы запропастились? Мы вам кричали, кричали и вынуждены были отправить на поиски Сашу.
— Он меня и обнаружил, малость задремавшей, — объясняет тётушка и, заметив подходящего Жору, продолжает: — Сон такой приятный привиделся, что даже укусы комаров и муравьёв, ему не мешали… Будто я Бельгия и во всю отбиваюсь от германских пушек, из последних сил… Вот-вот, думаю, наступит конец… Пытался, было, придти мне на помощь один капитан с ротой уланов…
— Уланы – это кавалерия, — улыбаясь, поправляет Жора. — А в кавалерии не рота, а сотня, и во главе её не капитан, а ротмистр.
— Вот-вот, — продолжает свой рассказ тётушка. – Лошади были, но потом куда-то пропали вместе с ротмистром… И тут появляется маленький лейтенантик…
— Поручик, наверно, — снова уточняет мой братец.
— Нет, нет! Он потом представился как лейтенант… И чем-то таким маленьким тыкает, тыкает… И германцы один за одним или падают, или бегут назад… Открываю глаза и вижу моего племянника Сашу – как две капли воды похожего на моего избавителя! Я так обрадовалась, что совершенно позабыла поблагодарить его. Разрешите мне теперь это сделать? Саша, дай я тебя поцелую!
И её рассказ, и её поцелуй я воспринимаю как многообещающий для меня знак. И мне в голову не могло придти, что это была скорее стрела, выпущенная в сторону Жоры, чтобы вызвать его ревность. И она попала в цель. Когда по пути в столовую он, чуточку задержав меня, поинтересовался, что у меня с Дусей, я поспешил похвастаться и успехами с женой управляющего, сообщив, что жду сегодня снова её вечернего визита.
— А удалось ли тебе чего-нибудь добиться от нашей тётушки? – спрашивает он.
— Да, только что у меня был очень благоприятный момент, но не уверен, что она осталась мною довольна…
— Неужто оплошал? Но, судя по тому, как она себя с тобою только что вела, этого сказать нельзя.
Я подробно описал всё происшедшее с нами в лесу, после чего Жора делает такой вывод:
— Я думаю, что в конце концов, она решила не дуться на тебя. С кем из нас такие оплошности не случаются? Уверен: у тебя ещё будет шанс исправиться. А как девочки? Я тут, приехав и никого не застав, пошёл искупаться и на лестнице встретил Веру, остановил её, сделал пару комплиментов, и она позволила мне поцеловать её и даже чуть-чуть потрогать… И, естественно, я задумался: это результат моего личного обаяния, или ты уже и здесь свои ручки приложил?
— Именно к этому дело и шло, но твое появление на речке прервало начавшуюся, было, игру «дай взглянуть» и «дай потрогать».
— Что ж, похвально… Вот только придётся тебе на день-другой прерваться… Надо будет съездить в Москву.
— Зачем?
— Мама тебе обо всём скажет…
За обедом он усаживается рядом с ней и о чём-то говорит с ней, судя по тону их разговора, в чём-то убеждая её. Я сижу между Верой и Олей. Об этом они сами позаботились и теперь посвящают меня в свои планы прогуляться в ближайших окрестностях тайком от малышни. Но когда мы, покончив с принятием пищи, поднимаемся из-за стола, меня подзывает маман и велит собираться в Москву. Можно только догадываться, как бурно реагировал я на этот её приказ, нарушающий все мои планы.
— Это всё ты придумал! – в сердцах выпаливаю я Жоре, который вызвался помочь мне быстрее собраться и довести меня в конной повозке до Подольска.
— Не расстраивайся, — успокаивает он меня. – У тебя впереди ещё всё лето. А у меня времени нет совсем. И если ты не поможешь в моих делах отчиму, я могу не успеть со свадьбой.
— А почему нельзя её отложить до твоего возвращения с войны? Недолго уж, наверно, осталось…
— Да потому что мы ждём ребёнка!.. Понял?
— Ах, вот оно что… Так бы сразу и сказал!.. Значит, вы уже…
— Да уже… Увидишь её, – тебе придётся к ней съездить, — передавай ей мои самые горячие пожелания.
— И поцеловать можно от твоего имени?
— Пожалуй, можно… Ты, я вижу тут время даром не терял… Понабрался опыта…
«Вот я и попробую применить его в другом месте!» — с чувством некоторого мстительного удовлетворения рассуждаю я в вагоне поезда, рисуя в голове картину, как я заявляюсь к будущей невестке и начинаю если и не решительный штурм, то осторожную разведку боем.